подозрительной, которого Дьедонне Фершо сделал своим ближайшим советником.
Они часто встречались как в «Воробьиной стае», так и в доме на улице Канонисс.
Приглашенный для дачи показаний о своих отношениях с «человеком из Убанги, Франсуа Морель наотрез отказался отвечать на допросе, продолжавшемся свыше семнадцати часов и во время которого в конторе дельца был произведен тщательный, но безрезультатный обыск Мэтр Обен, парижский адвокат Дьедонне Фершо, был допрошен также, в частности относительно документов, которые стали известны прессе и оригиналы которых разыскиваются.
Похоже, что предпринимаются огромные усилия, чтобы проникнуть в суть скандала, с каждым днем приобретающего все больший и неприятный размах и затрагивающего все новых консульских сотрудников».
В заметке «В последний час» под наспех придуманным огромным заголовком было напечатано:
«В момент, когда номер подписывается в печать, нам сообщают, что дано распоряжение об аресте Эмиля Фершо, брата Дьедонне Фершо и его компаньона во всех финансовых и коммерческих делах».
Разговаривать в кафе они не решились. Но Мишель не стал словоохотливым и тогда, когда они вышли на улицу.
— Ты думаешь, тебя могут упечь в тюрьму? — настойчиво спрашивала, цепляясь за его руку, Лина.
— Да нет же, не думаю.
Тогда она высказала неожиданную мысль:
— А родители? Твои и мои. Что они подумают, когда прочитают это? Господи, Мишель! Мой отец…
Мишель лишь пожал плечами. Дойдя до порта, он пристально поглядел в темноту, где на якорях покачивался «Арно».
В столовой было темно. Когда там никого не было, хозяйка экономила на освещении. На кухне выпивали двое моряков, поглядывая, как г-жа Снук начищает медные кастрюли.
— Мой.., мой отец дома? — спросила Лина.
— Боюсь, что наш милый господин простудился.
Я услышала под вечер, как он бродит по комнате, и поднялась к нему. Он сидел в пальто и фуражке. Бедняга замерз, но не решался попросить огня. Мы вместе отправились на чердак и достали маленькую печку. Я хотела попросить кого-нибудь, чтобы ее установили, но он не позволил. И сделал все сам. Потом принес из подвала ведро угля, а я отнесла ему горячего грога.
— Идем, Мишель?
Он поднялся наверх и робко постучал в дверь. Комната с сидящим у печки Фершо напомнила ему «Воробьиную стаю».
— Ходили в кино? Хороший был фильм?
— Да… Не знаю…
Мишель был смущен. Ведь они оставили Фершо одного, хотя могли бы все сидеть в маленьком кафе и играть в белот. Фершо совсем продрог. Работать он не стал — рядом не было никаких бумаг. Лампу не зажег тоже, зато маленькая печурка было раскалена докрасна.
— Я принес газеты. Полиция много часов подряд допрашивал Мореля.
— Морель ничего не скажет.
Мишель позавидовал Морелю, в котором Фершо был так уверен, просто абсолютно уверен.
— Он намного хитрее их. Зажгите, пожалуйста, свет.
Фершо пробежал газеты, а дойдя до того места, где писали о Мишеле, тихо прошептал:
— Вашей жене это будет неприятно.
— Почему?
— Из-за ее родителей.
И добавил:
— Они не пишут подробностей обыска на улице Канонисс и в «Воробьиной стае». Наверное, перевернули все вверх дном. Увидите, завтра или чуть позже появятся фотографии, и газеты станут рассказывать всякие небылицы.
Назавтра действительно одна из самых читаемых утренних газет опубликовала сенсационный репортаж под заголовком «Убогая жизнь миллиардера»:
«Безумен ли Дьедонне Фершо?»
Репортаж сопровождался блеклой фотографией комнаты в «Воробьиной стае» со сломанным камином, разбросанными вокруг печки пеплом и бумагами, раскладушкой, придвинутой к очагу.
Прочитав о брате, Фершо отбросил газету и задумался.
— Вы думаете, он успеет скрыться?
— Он не станет этого делать.
Голос его стал тише, глаза затуманились.
— Я знаю, это его вина, но…
Он надолго замолчал.
— Эмиль считал, что…
Казалось, он не хочет, не решается до конца высказать свои мысли.
— У него жена, дочь, положение в обществе!
И сделал жест, обозначающий стену непреодолимых препятствий. А затем вздохнул:
— Пора обедать?
— Пойдете сами? Госпожа Снук считает, что вы больны.
Но Фершо спустился вниз и был таким же, как всегда.
Ел с аппетитом, как обычно, подкладывал себе еду и, не думая о своих сотрапезниках, подчас съедал все блюдо один.
— Вы говорили, что придется уехать.
— Еще не знаю… Завтра посмотрим.
После ужина он тотчас вернулся к себе. Не выразив желания, чтобы супруги Моде последовали за ним, посоветовал:
— Не показывайтесь лишний раз на улице.
Он был озабочен. Г-жа Снук сказала, что он постарел.
Мишель сомневался, чтобы Фершо думал о брате.
— Может, пройдемся? — предложил он.
Протяжные гудки туманной сирены тянули его на улицу.
— Я хотела немного пошить. Надо подправить платье. Но если ты настаиваешь…
Он был не прочь выйти один. Но тогда она последовала бы за ним, и Мишель знал почему. Из-за глупейшей сцены утром она решила, что он нервничает, станет пить и может обронить неосторожное слово.
Его же бесило, что за ним хотят следить.
— В таком случае пошли наверх.
— Сердишься?
— Нет. Ты ведь хотела шить?
— Сам знаешь, что мое платье…
— Договорились. Иди. Госпожа Снук приготовит нам два грога, и я приду следом.
Он хотел выиграть время, выкурить сигарету, побыть немного один, почувствовать себя свободным. Поэтому, отправившись на кухню, он затеял разговор с двумя моряками, уроженцами
