Он сам скажет, если от него этого ждут:
— Давайте!
Если бы у него поинтересовались, какова его последняя воля, последнее желание, он попросил бы проделать эту маленькую операцию, когда он будет лежать на животе у себя на койке.
Не доказывает ли все это, что пожилой господин — посланец провидения? Он еще найдет кое-что. Он каждый день раскапывает что-нибудь новое. Франк должен быть в боевой готовности на всех фронтах сразу, думать и о Тимо, и о тех, кого встречал у кондитера Таста, и о безымянных жильцах своего дома. Этот старый очкастый демон нарочно валит всех в одну кучу.
Что у него сегодня за сюрприз? Он неторопливо протер очки большим цветным платком, который вечно торчит у него из кармана брюк. Поиграл, как обычно, клочками бумаги. Человек, незнакомый с его повадками, понаблюдав за ним через окно, принял бы это за лотерею или игру в лото. У пожилого господина, в самом деле, такой вид, словно он что-то выуживает наугад. Потом с раздражающей медлительностью маньяка он сворачивает себе сигарету. Высовывает язык, заклеивает бумажку, ищет спичечный коробок.
Спички, погребенные под бумагами, обязательно теряются. Пожилой господин не глядит на Франка. Он вообще редко смотрит ему в лицо, а если и смотрит, то с полным равнодушием. Почем знать, не дежурят ли тут двое остальных, эти церковные служки, именно для того, чтобы следить за реакцией Франка, а потом излагать свои впечатления в рапортах?
— Анну Леб знаете?
Франк не ведет бровью. Он давно отвык удивляться.
Он размышляет. Имя ему незнакомо, но это еще ничего не значит a priori. Точнее, он, как все, знает фамилию Леб: пивной завод, пиво, которое он пьет с тех пор, как начал пить. Это имя огромными буквами красуется на щипцах домов, на транспарантах кафе и бакалейных лавок, на календарях и даже окнах трамваев.
— Я знаю пиво Леба.
— А я спрашиваю вас про Анну Леб.
— Такой не знаю.
— Но она же была одной из пансионерок вашей матери.
По-видимому, речь идет о другой женщине с тем же именем.
— Может быть, вы и правы. Но я ее не знаю.
— Вот это, без сомнения, поможет вам вспомнить.
Пожилой господин достает из ящика фотокарточку и протягивает ее Франку. У этого человека всегда в запасе фотография. Франк с трудом удерживается, чтобы не вскрикнуть: «Анни!»
Да, это Анни, хотя не слишком похожая на ту, которую он знал — может быть, потому, что она в выходном туалете: летнее платье, широкополая соломенная шляпа.
Она улыбается, держа под руку кого-то, чье лицо пожилой господин закрывает от Франка большим пальцем.
— Узнали?
— Не уверен.
— Однако в последнее время она жила в одной квартире с вами.
— Возможно.
— Она показала, что спала с вами.
— Тоже возможно.
— Сколько раз?
— Не помню.
Не арестована ли Анни? С этими людьми не угадаешь.
Они могут и солгать, чтобы дознаться до правды. Такое уж у них ремесло. Франк никогда не верит до конца их бумажкам.
— Зачем вы привели ее к своей матери?
— Я?
— Да, вы.
— Не приводил я ее к своей матери.
— Тогда кто же?
— Мне это неизвестно.
— Вы, кажется, пытаетесь меня уверить, что она пришла по собственному почину?
— А что тут особенного?
— В таком случае приходится предположить, что кто-то дал ей ваш адрес.
Франк еще ничего не понимает, но чует западню и молчит. Так возникают долгие паузы, из-за которых допросы затягиваются до бесконечности.
— Промысел вашей матери запрещен законом, и возвращаться к нему нет нужды.
Фраза вполне может означать, что Лотта тоже арестована.
— Следовательно, ваша мать была заинтересована в том, чтобы вводить в курс как можно меньше людей. Раз Анна Леб явилась к вам, значит, она знала, что может найти у вас убежище.
Слово «убежище» настораживает Франка, вынужденного одновременно бороться со сном и со смутными мыслями, которые, стоит хоть на секунду расслабиться, невольно лезут в голову и которые ему не хочется отгонять: к ним, в сущности, сводится теперь вся его жизнь. Он повторяет как лунатик:
— Убежище?
— Не хотите ли вы сказать, что вам неизвестно прошлое Анны Леб?
— Я фамилию ее — и то не знал.
— Как она просила ее называть? франк вынужден кое-что выложить, «потравить трос», как он выражается про себя.
— Анни.
— Кто ее направил к вам?
— Никто не направлял.
— Ваша мать взяла ее без чей-либо рекомендации?
— Девушка она была красивая, любовью уже занималась. Большего моей матери не требовалось.
— Сколько раз вы спали с ней?
— Не помню.
— Вы были влюблены в нее?
— Нет.
— Она в вас?
— Не думаю.
— Но вы с ней спали.
Он что, пуританин какой-нибудь или распутник, что придает такую важность подобным вопросам? Или, может быть, импотент? То же самое он выспрашивал и насчет Берты.
— Что она вам говорила?
— Она никогда ни о чем не говорила.
— Чем она заполняла досуг?
— Чтением журналов.
— Которые ей приносили вы?
— Нет.
— Как же она их доставала? Ходила за ними сама?
— Нет. По-моему, она совсем не выходила.
— Почему?
— Не знаю. Она пробыла у нас всего несколько дней.
— Пряталась от всех?
— У меня не сложилось такого впечатления.
— Как же к ней попадали журналы?
