— В час пятнадцать.
— Я провожу тебя на вокзал.
— Терпеть не могу прощаний на перроне. Лучше я зайду попрощаться к тебе в гостиницу.
Они долго сидели за столом, а у себя в городе они оставались за столом лишь столько времени, сколько требовались, чтобы все съесть. Как только обед заканчивался, все тут же разбегались.
— Возьмем что-нибудь выпить после кофе?
— Сделаем это чуть позже.
Они двинулись по бульвару Сен-Мишель; кишащие людьми террасы были ярко освещены. Одиль с жадностью и наслаждением смотрела на это зрелище, как будто была незнакома с ним. Время от времени, когда она делала какое-нибудь резкое движение, то ощущала дергающую боль в запястье, но она не была по-настоящему сильной.
Нельзя сказать, чтобы они говорили без умолку. Это даже не было разговором в чистом виде. Один из них произносил фразу, а другой отзывался на нее. Затем большую часть времени они шагали молча.
— Я всегда знал, что ты не останешься дома.
— Даже когда я была маленькой?
— Я это понял, когда тебе исполнилось лет десять-двенадцать. Ты очень рано повзрослела.
— Это недостаток?
— Нет. Тебе не кажется, что сейчас уже довольно поздно и тебе пора спать?
— Ты забываешь, что я ужасная девица.
Дойдя до угла улицы Гей-Люссака, они повернули назад. Они держались за руки, а Боб напевал.
— Боб, ты ведь любишь меня?
— Да.
— За что?
— Мне было бы трудно тебе ответить.
— Я невыносимая, да?
— Когда тебя знаешь, нет.
Он вспомнил о студенте-медике. Ему не хотелось причинять боль сестре, а также отнимать у нее надежду. Вот почему он добавил:
— И когда тебя совсем не знаешь — тоже.
— Если я правильно поняла, то опасна середина.
— Одиль, ты восхитительная девушка. У тебя лишь один враг.
— Кто?
— Ты сама.
Он вел ее к свободному столику на террасе.
— Мы сейчас выпьем по последнему стаканчику и спокойно отправимся спать.
— Уже?
— А что тебе сказал твой студент?
— Да, мне лучше отдохнуть.
— Ну а если серьезно, когда ты думаешь приехать в Лозанну?
— Примерно через неделю, если с рукой все будет хорошо.
— Ты пробудешь с нами какое-то время?
— Не думаю. Может, денька два? Пока не соберу вещи.
— Мне по-прежнему следует отдать твою гитару?
Этот вопрос ее немного смутил.
— Нет. Я, наверное, возьму ее с собой. Гитара-это как раз то, что у меня неплохо получается. И потом, ведь я играю только для себя.
— Мама придет в ярость.
— Знаю. Но папа поймет. Он тоже, наверное, давно догадался, что однажды я уеду. А знаешь, ведь Альбер прочел многие из его книг.
— Меня это не удивляет.
Они сидели так еще с четверть часа, расслабленные, не испытывая потребности говорить только ради того, чтобы не молчать.
— Меня поражает число людей, сидящих в одиночестве за своими столиками.
Он не стал ей говорить, что через одну-две недели ее ждет такая же участь.
— В путь.
Он отвел ее назад в гостиницу.
— Спокойной ночи. Боб.
— Спокойной ночи, Одиль.
Она смотрела, как он шел, широко ставя ноги. Ей было тяжело терять его.
Правда, в Лозанне они с ним виделись только за столом.
Под дверью соседнего номера не было видно света. Все же она на мгновение остановилась и прислушалась, но ничего не услышала.
Она надела пижаму, затем тщательно смыла с лица краску, нанесла легкий слой ночного крема и слегка помассировала кожу. Потом приняла две таблетки снотворного. После короткого раздумья проглотила еще и третью.
Она почти тут же заснула, и если ей что-то и приснилось, то утром она уже ничего не помнила.
Она проснулась от стука в дверь.
— Входи! — сказала она, думая, что это Боб.
Она не взглянула на часы.
— Дверь заперта на ключ.
Это был голос Альбера Галабара.
— Я вам не помешаю?
— Минутку. Я наброшу халат.
Заодно она и причесалась.
Когда Одиль открыла дверь, то увидела его вконец смущенным.
— Я вас разбудил, да? Я не подумал о том, чтобы предупредить вас вчера вечером. Сегодня как раз такой день, когда я приступаю к дежурству в больнице в одиннадцать. А заканчиваю лишь в шесть вечера. Прежде чем уйти, я бы хотел сделать вам перевязку.
Его робость как-то плохо вязалась с его ростом и широкими плечами.
— У вас не очень болела рука? Вам удалось поспать?
— Я сразу же уснула.
— В котором часу?
— В одиннадцать. И вот только-только проснулась.
Она закурила.
— Садитесь. Посмотрим, как тут ваша рана…
Он осторожно снял вчерашнюю повязку. Кожа с обеих сторон пореза лишь чуть-чуть порозовела, опухоли не было видно.
— Все идет прекрасно, не так ли?
— По-моему, тут вообще почти ничего не видно.
— Сейчас я вам сделаю новую повязку, и ее вам хватит на сутки.
— Сколько стежков вы мне сделали?
— Пять. По-моему, лучше было перестраховаться. У вас очень тонкая и нежная кожа.
Она восприняла это как комплимент и осталась довольна.
— У вас сейчас будет много работы?
— Пока я в бригаде «скорой помощи», и нам едва удается перевести дух.
— Несчастные случаи?
— Всего хватает.
