— В Париж, конечно.
— И ты приняла это решение одна, даже не переговорив с нами?
— Я имею право принимать решения, от которых зависит мое будущее.
— И что ты там будешь делать?
В голосе стали появляться агрессивные нотки.
— Работать.
— Где? У тебя нет никакой профессии.
— Секретаршей у врача.
— Ты уже нашла место?
Она солгала:
— Да. И забронировала небольшой номер в гостинице.
Отец налил ей и себе.
— Твое здоровье.
Она знала, что он ее поддержит.
— В общем, ты оставляешь нас, чтобы жить одной в Париже.
— Я не смогла бы здесь больше жить. Я пыталась. Вы знаете, что из этого вышло.
— А ты не думаешь, что через несколько недель тебе это надоест?
— Если надоест, я вернусь.
— Ну что ж! Я — была к этому готова. Как твоя рука?
— Моя рука в полном порядке. Рана быстро затянется, и у меня даже не будет больше повязки.
— Ты не проголодалась?
— Нет. Я поела в вагоне-ресторане.
Было почти семь часов вечера. Горели лампы. Их приходилось зажигать рано, так как дом был темным.
— Может, все же перекусишь с нами?
— Если тебе так хочется.
Раздался треск мопеда Боба. Он поставил его в гараж и вернулся к дому.
Он поцеловал сестру, воскликнув:
— Ну что, не слишком растерялась, оказавшись вновь в нашем добром старом доме?
Он подмигнул ей.
— Нет, не слишком.
Он взглянул на родителей и, заметив натянутое лицо матери, понял, что произошло.
— Когда ты снова уезжаешь?
— Через два дня.
— Почему ты решил, что она не собирается здесь оставаться? — спросила мать.
— Просто я знаю Одиль, и я виделся с ней в Париже.
— Тебе известно, кем она хочет стать?
— Нет.
— Секретаршей у врача.
— Неплохая мысль.
— По-твоему, она права?
— Она в таком возрасте, когда люди сами решают. И потом, это касается только ее.
Пришла Матильда и сказала, что ужин подан. Прежде чем покинуть гостиную, Одиль наскоро проглотила свой джин.
— Это ты в Париже пристрастилась к выпивке?
— Нет. Здесь. В доме все пьют, кроме Боба, с ним это случается редко.
— Но не всем восемнадцать лет.
Ужин превратился для нее в пытку. У нее было такое ощущение, будто ей не хватает воздуха. Все, кроме брата, по очереди смотрели на нее, как будто она вдруг превратилась в какую-то диковинку.
Самой резкой и самой недоверчивой выказала себя мать.
— С кем ты едешь в Париж?
— Ни с кем.
— Но есть же кто-то, кто тебя там ждет.
Она чуть было не покраснела, вспомнив про Альбера. Боб украдкой бросил на нее взгляд.
— Никто меня там не ждет.
— Думаешь, тебе весело будет жить одной?
— Я только что проделала такой опыт, и мне ни секунды не было скучно.
— А здесь тебе скучно?
— Я этого не говорила.
— Но ты так думаешь.
— Мне нравится жить независимо.
Едва ли она разбирала, что ест, и тут подумала о своем отличном парижском аппетите.
Когда ужин закончился, она стала прощаться.
— Я поднимусь к себе. Мне нужно сложить вещи.
Боб принес ей чемодан; войдя в комнату, сел на край кровати.
— Ну, ты даешь, берешь быка за рога.
— Так было нужно. Завтра было бы хуже.
— Может, ты и права.
— Мне жаль папу, я причинила ему боль. Он показался мне постаревшим, менее уверенным в себе.
— Ты забываешь, что он уже «уговорил» свои две бутылки.
— Знаю, но я его не видела таким. Мне не впервой уезжать на несколько дней. Но на этот раз мне кажется, что все изменилось.
— Даже я?
— Дурак!
— Знаешь, весьма вероятно, что я когда-нибудь стану таким же, как они. Не в этом доме — его время уже прошло. Я заживу хорошо налаженной жизнью, в центре которой будет моя работа.
— И твоя жена.
— Если я женюсь. Пока у меня нет к этому никакого желания. Как поживает твой молодой врач?
— Он еще не врач.
— Ну хорошо. Твой молодой студент.
— Приходил каждый день и менял мне повязку.
— Влюбилась?
— Не знаю.
— А он?
— Робеет все больше и больше.
— Потому что не решается объясниться в любви.
— Я тоже было так подумала, но сейчас уже не столь уверена в этом.
— Ты сохранила за собой номер?
— Да.
— Эта история с секретаршей правда?
— Нет. Но надеюсь, так оно и будет. Когда вернусь, помещу объявление в газетах.
Она открывала шкафы, бросала в угол комнаты одежду, которую не собиралась больше носить.
— Зачем я хранила все это старье!
— Ты не сможешь ходить в джинсах, работая секретаршей.
— Надену платье.
Он удивленно наблюдал за ней, когда она ходила взад-вперед. Изменился не дом. И не родители. Изменилась она.
