– И кто там был?
– Друзья.
– Какие друзья?
– Во всяком случае, какие-то парни. Можете спросить у нее, когда она вернется. Единственное, что я знаю, так это то, что она ушла в шортах: все ее платья в шкафу.
– Может ли она вернуться сегодня вечером?
– Скорее, завтра рано утром. Готова поспорить, что она поехала купаться в Руайан.
– А ее брат?
– Вы же слышали, что сказала его мать. Анри опять угнал машину. Я не знаю, как он отыскал ключ, отец всегда его прятал.
– Сколько ему лет?
– Анри? Девятнадцать.
– А Мадлен?
– Вы ее тетя и не знаете этого? Видать, и правда, что...
Она прикусила губу, сделав это специально – так, чтобы было заметно.
– Правда – что?
– Ничего. Меня это не касается. Если я правильно понимаю, вы приехали, чтобы жить в этом доме?
Она уставилась на синий передник на ее тетке и, не дожидаясь ответа, настолько очевидным он ей казался, добавила:
– Ну, а мне, если хотите знать, на прошлой неделе исполнилось двадцать лет, со своим мужем я жила ровно пять месяцев. Может быть, вы понимаете, что я хочу сказать?
– Я думаю, что ребенок проснулся.
– Черт возьми! Все время этот ребенок! Раз уж вы с ним управляетесь лучше меня, идите к нему вы.
– Я спущусь вниз и закончу готовить, а ты пока за ним присмотришь. Поняла?
Жанна никогда не была такой спокойной, и племянница даже рта не раскрыла, чтобы ей возразить, и осмелилась лишь состроить гримасу в спину уходящей Жанне; прежде чем направиться в комнату к проснувшемуся ребенку, она зажгла новую сигарету.
Когда Жанна открыла печь, в кухне словно раздалась музыка; шипенье соуса, которым она поливала жаркое, для дома играло почти ту же роль, что и ночное стрекотанье кузнечиков для деревни. На кастрюлях подпрыгивали крышки, из-под них вырывался пар.
– Ну вот! Начинает кричать, несносный ребенок! Как только тебя берет твоя мать, ты орешь. Если ты не замолчишь, я тебя отдам тете Жанне...
Жанна в ответ на это не улыбнулась, не нахмурила брови и только уголком передника вытерла покрытый капельками пота лоб.
Вошел представитель похоронного бюро с записной книжкой в руке:
– Не хочу вас беспокоить, я вполне понимаю ситуацию, но нужно поговорить о списке...
Жанна не поняла.
– Нужно будет разослать большое количество писем с извещением о смерти: ведь месье Мартино очень хорошо знали и уважали во всей округе. С клиентами я мог бы разобраться завтра, если мне поможет бухгалтер.
– Я сейчас же поговорю об этом с невесткой.
– Постарайтесь, чтобы она не очень с этим мешкала. Что же касается церковных вопросов...
– Брат строго соблюдал церковные обряды?
– Не думаю. Но он, безусловно, разделял христианские чувства.
Представителем похоронного бюро был совсем молодой человек, изо всех сил старавшийся казаться значительным.
– Я убежден, что мадам Мартино пожелает совершить отпущение грехов.
– Думаю, что это невозможно, поскольку церковь в случае самоубийства не соглашается на...
– Извините, но я в курсе дела. В принципе вы правы. Некоторые аспекты тем не менее стоит рассмотреть, и я знаю, что они будут рассмотрены благожелательно. Вполне вероятно – не так ли? – что человек, покушающийся на собственную жизнь, в тот момент, когда он делает это, не является здоровым душой и телом; к этому церковь относится с пониманием. Но даже и в противоположной ситуации, когда смерть наступает не сразу после предпринятого действия, достаточно всего лишь нескольких секунд – и человек получает возможность целиком и полностью раскаяться. Приношу извинения за такие подробности. Если позволите, я поговорю об этом с кюре, а потом сообщу его точку зрения.
– Благодарю вас.
Она упустила из виду, что этого молодого человека нужно проводить. Двое его помощников ждали у ворот. Привычка закрывать за уходящими калитку давно забылась, но Жанна, как и в прежние времена, задвинула засов.
Вернувшись в дом, она ощутила тяжесть в пояснице, какую-то общую ломоту в костях и ненадолго застыла посреди кухни, не зная, что предпринять. На полках, прямо под рукой, были расставлены различные пряности, бутылки с приправами. На одной из бутылок золотыми буквами было написано «Мадера», но Жанне удалось вовремя сдержать непроизвольное движение руки к этой бутылке, лишь она подумала о буфетной стойке на вокзале в Пуатье, о светлых волосах Рафаэля. Потом ей вспомнился тощий силуэт Дезире в обеденном зале при тусклом, словно в церковной ризнице, освещении; Жанне показалось, что она снова слышит монотонный голос Дезире, рассказывающей новости: 'Я родила троих, но двое умерли... '
Перед глазами снова предстали комната в гостинице, постель, в которой она хотела лежать как можно дольше, вдыхая свой собственный запах – запах старой женщины, шумы отеля, доносившиеся до нее, гудящие снаружи машины, хлопающие двери, спуск воды в уборных и дрожание водопроводных кранов, снующие взад-вперед женщины и дети, которых кто-то ругает.
Боль в спине она почувствовала впервые за долгое время. Ей действительно было непривычно ходить тудасюда по лестницам. Она провела много часов в поезде. Корабль попал в бурю, и Жанна чувствовала себя совершенно разбитой; в каюте третьего класса их было шесть человек. В Париже она не задержалась. Она была честна сама с собой, не зная точно чего ради, не зная даже, чего она хотела или на что надеялась. У нее было ясное ощущение того, что если она остановится, то сил на то, чтобы отправиться дальше, ей не хватит.
Боже, как она устала! Ноги ее распухли, как и всегда в подобных случаях. Сегодня утром у нее не было возможности заметить, что ноги болят; все это время она проходила в новых туфлях, купленных специально, чтобы приехать сюда.
Ребенок орал. Он словно призывал к порядку. Перегнувшись через перила второго этажа, Алиса крикнула противным голосом:
– Мне казалось, что вы собираетесь принести ему поесть.
Жестом, который становился уже автоматическим, Жанна вытерла углом передника лоб, неопределенно улыбнулась и ответила, беря в буфете чашку:
– Сейчас все будет готово. Иду...
III
Около двух часов солнце начало прятаться за тучи, несколько порывов ветра надули занавески и заставили хлопать двери; потом воздух стал неподвижным, давящим и оставался таким вплоть до раздавшихся значительно позднее ударов грома.
Отъезд Алисы, совпавший с порывами ветра и заглушенный другими звуками, Жанна заметила только в самый последний момент. Молодая женщина не повторяла слов о решительном нежелании ночевать, в доме, где лежит покойник, и можно было полагать, что эта фраза брошена просто так, под
