людей. Но все же надеялся, что выполнит: не было случая, чтобы она его ослушалась. И все же на секунду он пожалел, что она — нейтрал. Но, с другой стороны, нет опасности, что Вилли использует ее для своих собственных целей. У Хэрода не было никаких иллюзий насчет Способности старого фрица — один только факт, что Вилли держал при себе двух холуев, показывал мощь этого старого сукина сына. Хэрод считал, что Способность Вилли ослабла, подточенная возрастом, наркотиками и десятилетиями разложения, но в свете последних событий было бы глупо и опасно продолжать действовать исходя из этого. Хэрод тряхнул головой. Провались оно все. Этот сучий Клуб Островитян крепко держал его за яйца. Хэроду вовсе не хотелось оказаться впутанным в эту историю с каргой из Чарлстона. И тем более не хотелось сталкиваться с человеком, который пятьдесят лет играл в эту паскудную игру с Вилли Борденом, или фон Борхертом, или как там его на хер... А что сделают Барент и его друзья, эти говнюки, когда узнают, что Вилли жив? Конечно, если он жив. Хэрод вспомнил свою собственную реакцию шесть дней назад, когда ему позвонили и сообщили о смерти Вилли. Сначала — волна тревоги: что будет со всеми проектами Вилли? Как там ситуация с финансами? А потом — чувство облегчения: наконец-то старый сукин сын подох! Хэрод несколько лет жил в постоянном тайном страхе из-за того, что старик может узнать про Клуб Островитян и про то, что Тони шпионит за ним...
'Я всегда представлял себе рай как Остров, где можно охотиться в свое удовольствие, а, Тони?” Действительно ли Вилли сказал это на видеокассете? Хэрод вспомнил ощущение, охватившее его, — словно его окунули в ледяную воду, когда Вилли произнес эти слова с экрана. Но Вилли не мог об этом знать. И потом, видеозапись была сделана до авиакатастрофы. Вилли мертв.
'А если он не погиб тогда, — подумал Хэрод, — он погибнет сейчас. Скоро”.
— Готова? — спросил он.
Мария Чен вытерла рот полотняной салфеткой и кивнула.
— Пошли, — сказал Тони Хэрод.
***
— Значит, это Чехословакия? — произнес Хэрод. Они выехали из города на северо-запад, и тут он мельком увидел за железнодорожной станцией пограничный шлагбаум — а рядом небольшое белое здание и несколько охранников в зеленой форме и странного вида шлемах. На дорожном указателе было написано: Ubergangsstelle.
— Похоже, — подтвердила Мария Чен.
— Дерьма-то, — выругался Хэрод. Он поехал по извилистой дороге вдоль долины, мимо указателей поворотов на Большой Арбер и Малое Арберзее. На дальнем склоне горы виднелся белый шрам лыжной трассы и движущиеся разноцветные точки кресел канатной дороги. Маленькие кабинки, с цепями на колесах и креплениями для лыж на крышах, карабкались по дорогам или, скорее, тоннелям, пробитым в снегу и ледяном крошеве. Хэрода пробрала дрожь от ветра, врывавшегося в заднее окно машины, но он не мог закрыть его — оттуда торчали концы двух пар беговых лыж, которые Мария Чен взяла сегодня утром в отеле напрокат.
— Ты думаешь, нам понадобятся эти сволочные штуки? — Он мотнул головой в сторону заднего сиденья.
Мария Чен улыбнулась и развела руками, сверкнув десятью покрытыми лаком ногтями.
— Возможно, — кивнула она, затем посмотрела на дорожную карту, сверила ее с топографической. — Следующий поворот налево, — сообщила она. — Оттуда шесть километров до частной дороги к усадьбе.
Последние полтора километра вверх по подъездной дороге “БМВ” в основном скользил боком: вся дорога состояла из проложенной в снегу колеи между деревьями.
— Тут кто-то недавно был, — заметил Хэрод. — Далеко до усадьбы?
— За мостом еще с километр, — сказала Мария Чен. Дорога повернула, они въехали в густую рощицу голых деревьев и увидели мост — небольшой деревянный пролет за полосатым шлагбаумом, выглядевшим покрепче, чем на чешской границе. Метрах в двадцати ниже по течению стояла небольшая хижина, похожая на все альпийские шале. Оттуда вышли двое мужчин и медленно приблизились к машине. Хэроду казалось почему-то, что селяне в этих местах должны одеваться во что-то местное, какой-нибудь зимний вариант тирольских кожаных штанов до колен и войлочных шляп, но эти двое были в коричневых брюках, шерстяных и ярких пуховых куртках. Хэрод подумал, что они, скорее всего, отец и сын; более молодому было около тридцати, он нес на согнутом локте охотничью винтовку!
Мария Чен перевела.
— Он желает нам доброго утра и спрашивает, не заблудились ли мы. Говорит, здесь частное владение.
Хэрод улыбнулся этим двоим. Пожилой улыбнулся в ответ, блеснув золотыми коронками; лицо сына ничего не выразило.
— Мы не заблудились, — сказал Хэрод. — Мы приехали повидать Вилли. Герра фон Борхерта. Он нас пригласил. Мы приехали издалека, из самой Калифорнии.
Пожилой нахмурился, не понимая, что ему говорят, и тогда Мария Чен скороговоркой перевела на немецкий.
— Он говорит, что repp фон Борхерт здесь не живет, — объяснила Мария Чен. — Уже много лет. Поместье закрыто. Оно уже давно закрыто. Сюда никто не ходит.
Хэрод ухмыльнулся и покачал головой.
— Что же вы здесь тогда караулите, а, парни?
Пожилойулыбнулся
— Семья Борхертов платит нам, чтобы тут не было никакого хулиганства, — перевела Мария Чен. — М-м... Скоро все это будет часть Национального парка. Старый дом снесут. А до тех пор племянник.., это, наверно, племянник фон Борхерта, Тони.., племянник присылает нам из Бонна чеки, а мы стережем поместье от браконьеров и бродяг. Как и мой отец до меня. А вот моему сыну придется искать работу... Они не пустят нас, Тони, — добавила она.
Хэрод протянул старику небольшую, странички на три, разработку сценария “Торговца рабынями”, последнего проекта Вилли. Между страницами была вложена купюра в сотню марок; кончик ее виднелся довольно отчетливо.
— Скажи ему, что мы приехали из Голливуда осматривать места для съемок кинофильма, — попросил Хэрод. — Скажи, из старой усадьбы получится прекрасный замок с привидениями.
Мария Чен все перевела. Старик посмотрел на листки, на деньги и небрежно протянул их назад.
— Что он говорит? — разозлился Хэрод.
— Он согласен, что усадьба — хорошая декорация для фильма ужасов, — пояснила Мария Чен. — Он говорит, что тут и вправду есть призраки и что других призраков им не нужно. Советует нам разворачиваться, иначе мы можем застрять здесь надолго. И желает нам счастливого пути.
— Скажи, пусть он засунет свое поместье себе в жопу, — взбешенный Хэрод постарался любезно
