– Я-то? В плену, Гвин, в плену, вместе с тобой, но я верю Клавдию. Понимаешь – верю!
– А я – нет, – скрипнул зубами Император. – Он бы сказал, предупредил… мы разыграли бы «пленение», если на этом настаивали маги, и тогда…
– Оставь, Гвин. Лежи тихо и береги силы. Я чувствую, что ехать нам осталось недолго.
– А что они собрались с нами сделать, ты не чувствуешь?
– Отчего ж нет, конечно, чувствую, – совершенно спокойно ответила Дану. – Принести нас троих в жертву.
– Весело, ничего не скажешь.
– Ничего. Мы ещё увидим, кто посмеётся последним. – Казалось, уверенность Тайде ничто не поколеблет.
Скрипит возок, ныряет по ухабам и рытвинам; не последняя ль это твоя дорога, правитель Мельина?
– Прекрасная работа, благородный господин Клавдий Септий Варрон. Уже не «проконсул» Клавдий. Правда, пока ещё и не «Император», но за этим дело не станет. Радуга неукоснительно держит данное слово.
– Пока что слово держал я. Привёз вам всех троих. Сам оглушил…
– Да, да, конечно. Но не надо забывать, что именно Радуга вместе с Нергом устроила эту засаду козлоногих. И она же лишила тварей силы, когда дело было сделано.
– Что, все погибли?
– Разумеется, нет! Мы не звери, принесены только совершенно необходимые жертвы, без которых всё это не выглядело бы убедительно. Вы, сударь командующий армией Империи, сейчас же отправитесь назад. Наши лекари нанесут вам несколько ран…
– Что-о?!
– А как вам иначе поверят? Не волнуйтесь, раны будут неглубокими, а благодаря обезболивающему снадобью вы вообще ничего не почувствуете.
– Хотел бы я, чтобы такое появилось у моих легионных лекарей…
– Будьте уверены, господин командующий, появится, и очень скоро. Теперь всё вообще пойдёт на лад, я не сомневаюсь.
– Вы-то не сомневаетесь, господин Фалдар. А вот я…
– И вам не следует, милостивый государь. Присутствовать на жертвоприношении вам вовсе не обязательно, и вообще, уже пора поворачивать назад. Рассвет совсем близок.
Говорят, отчаяние черно. Неправда. У него цвет и вкус крови. У тех, кого не успели или не сочли нужным сломить.
Император не говорил себе – я выдержу. Если к нему подступить со всем магически-пыточным арсеналом, кто знает, чем кончится дело, как долго сможет сопротивляться плоть. Однако правителя Мельина, преданного собственным проконсулом, никто не собирался ни пытать, ни допрашивать. Пленивших его магов куда больше занимала Сежес – вернее, то, чтобы она как можно дольше оставалась бы без сознания.
А возок всё поскрипывал себе и поскрипывал, лошади равнодушно тащили его по ночной стороне, от деревни к деревне, на север, вдоль вольнотекущего Маэда, то ныряя в глубину предутреннего леса, то вновь выбираясь в поле, под звёзды. Чародеи (а их тут собралось десятка три, не меньше), словно напоказ, не обращали на знатного пленника никакого внимания.
…Остановились, когда на востоке невидимая кисть уже провела блёкло-зелёным по самому горизонту. Река закладывала тут широкий изгиб, с трех сторон обтекая старый расплывшийся курган с дольменом. Маги деловито принялись стаскивать Императора с повозки, ворочая его, словно куль муки. Сеамни яростно зашипела, когда её поволокли следом, попыталась гордо бросить, мол, я сама пойду, однако только получила удар кнутом.
– Заткнись, отродье, – зло посоветовал в ответ волшебник в зелёном плаще Флавиза.
– Эт-то ты зря… – зарычал Император; однако чародей только хмыкнул:
– С тобой, кровопийца, я бы тоже потолковал, будь моя воля. Жаль только, кровь твоя нам нужна для иного. Шагай давай, – и ткнул правителя Мельина в спину кнутовищем.
На вершине холма, возле мшистых камней дольмена, с важным видом застыли пятеро немолодых магов – похоже, именно они заправляли всем действом.
Кое-кого Император узнал. Например, незабвенного Гахлана из Оранжевого Ордена.
– Какая встреча! – Правитель Мельина усмехнулся прямо в лицо старику. – Некогда ты меня лечил, а теперь что, собираешься прирезать?
Адепт Гарама отвернулся, губы предательски дрогнули.
– Глаза прячешь, Гахлан? Зря, ты был хорошим врачевателем. Я не забуду этого даже с жертвенным ножом в сердце и не стану тебя проклинать.
– Больно я испугался твоих проклятий, отступник, – буркнул Гахлан, однако взглянуть в глаза Императору так и не решился.
Все, кого тащат на плаху или ведут к жертвеннику, делятся на две очень неравные категории. Первые шагают покорно, потому что «всё уже и так ясно»; такие порой оправдываются перед собою даже в последние мгновения тем, что, мол, своим «спокойствием» они выказали презрение палачам, последним предлагалось очень устыдиться с тем, чтобы в дальнейшем со слезами и раскаянием отказаться от подобной работы. Вторые – их ничтожно мало – даже в кандалах и со связанными руками бросаются на стражников, предпочитая честную солдатскую сталь палаческому топору или, паче того, верёвке висельника.
«Ты так верила в Клавдия…»
Сеамни шла следом, гордо подняв голову. Совершенно спокойная, словно ей предстояло просто потешиться забавным представлением.
Бесчувственную Сежес без всяких церемоний волокли по земле, таща за растрёпанные волосы. Неудобно и непрактично, но, похоже, магам хотелось хотя бы так унизить «предательницу»; очевидно, остальное им запрещал прямой приказ.
Небо медленно зеленело, рассвет готовился вступить в свои права. Сежес грубо швырнули на землю у полузаплывшего дольмена, Император старался стоять прямо, расправив плечи, а Сеамни прижималась к нему.
Чародеи Радуги молчали. Правитель Мельина мог ожидать насмешек, проклятий, злого торжества – а вместо этого мёртвая тишина.
Пятеро старших волшебников чего-то явно ждали.
– Наконец-то, – вырвалось у всё того же Гахлана, когда внутри дольмена мрак сменился неярким серым светом.
Император и Дану воззрились на узкий проход – оттуда один за другим появлялись закутанные в плащи человеческие фигуры, лица скрыты низко надвинутыми капюшонами, рук не видно, подолы метут по траве.
Пятеро новоприбывших остановились прямо против пятёрки чародеев Радуги.
– Мы исполнили свою часть, – вполголоса произнёс один из них. Император вгляделся, узнавая: Треор, маг Синего Ордена Солей. Тоже старый знакомец… – Теперь, достопочтенные господа Всебесцветного Нерга, мы ждём, чтобы вы исполнили свою.
– Мы исполним, не сомневайся. – Голос-то какой противный! Словно жаба пытается произносить человеческие слова, изо всех сил растягивая огромный рот. – Положите их перед входом. – Пятеро нергианцев встали кругом возле древних камней.
– Они даже ходят не как люди, – прошептала Сеамни, когда трое магов Радуги, сопя от смешанного с ненавистью усердия, потащили её к дольмену.
Императора толкнули в спину, и он шагнул вперёд.
Что ж, вот он, последний бой. Пусть связаны руки, однако ноги свободны, и сейчас об этом кое-кто очень сильно пожалеет.
– Начнём с неё, – указал на Сежес один из нергианцев. Пятеро адептов Всебесцветного Ордена ничем друг от друга не отличались – ни ростом, ни одеждой, ни даже говором, словно за них всё произносил один и тот же голос. – Но сначала…
Аколиты Нерга составили тесный кружок возле самого входа в дольмен. Раздалось неразборчивое бормотание, и в такт ему серый свет внутри сменился зеленоватым. Сияние разгоралось, оно пробилось сквозь щели меж древними плитами, камни напитывались им, в свою очередь источая всё то же гнилостное свечение. Император невольно отшатнулся – холодный свет, казалось, высасывает из всего окрест саму жизнь; попятились и маги Радуги, кто-то – кажется, Гахлан – вскинул было руку, но…
– Всем молчать! – хором прошипели пятеро нергианцев.
Из волн зелёного пламени, забушевавшего на месте дольмена, появилась шестая фигура. Вроде как человеческая, однако она плыла над разом пожухшей травой, не касаясь грешной земли. Огромная голова, тщедушное тело, рук и ног не видно, всё скрыто свободно висящим тёмным плащом.
Сеамни застонала и подалась назад. Кое-кто из магов Радуги поспешил опуститься на колени, другие низко склонились.
Пятёрка старших чародеев Семицветья, наверное, собрала в кулак все силы, чтобы приветствовать новоприбывшего вежливыми, но не подобострастными наклонами головы.
– Всё ли готово? – сварливо осведомилась парящая фигура. Слова человеческого языка давались ему с явным усилием.
– Всё, как и обещано… э-э… величайший, – с явным трудом ответил Треор.
– Так! – удовлетворённо всхрюкнуло существо, окидывая пленников холодным, равнодушным взглядом. – Не станем терять… а-а-а… времени, как это вы называете.
– Тебе страшно, «величайший»? – вдруг с усмешкой проговорила Сеамни. – Ты уже полностью отвык от человеческого тела, тебе ненавистна сама мысль, что слова надо произносить, колебать воздух, вместо обыденной для тебя мыслеречи?
Император, маги Радуги, нергианцы – все в полном изумлении уставились на ту, кого ещё так недавно звали Видящей народа Дану. Все – кроме самого «величайшего». Тень под низким капюшоном полностью скрывала лицо (или что у этого существа имелось вместо него), но правитель Мельина мог сейчас поклясться – могущественный маг Нерга уставился на дерзкую с неподдельным изумлением, переходящим едва ли не в тревогу.
– А, Иммельсторн, – проскрипел он наконец. – Конечно, конечно. Сила Деревянного Меча велика, Видящая. Надеешься на неё и сейчас? Напрасно. Меч покинул тебя, отрёкся от недостойной его носительницы. Очень скоро он окажется в нужных руках, и тогда-то начнётся самое интересное. Но ты этого уже не увидишь, я обещаю.
– Нельзя быть таким самоуверенным, – спокойно бросила ему в лицо Сеамни. – И не стоит думать, что всех на свете можно купить.
– Отчего же? – Кажется, нергианец стал находить в происходящем нечто забавное. – Всегда можно предложить равный обмен. Мы предложили его Клавдию Варрону и не ошиблись. Он продал вас за императорскую корону Мельина…
– Что ж, по крайней мере я рад, что он не продешевил, – сухо бросил Император.
– Ты прав. Варрон не продешевил. И я намерен исполнить обещание.
– Закрыть Разлом и изгнать козлоногих? – усмехнулся Император. – А я-то уже решил, что вы одна шайка-лейка.
Шипение. Так, наверное, усмехалась бы змея, будь она на такое способна.
