Посидел немного, негромко и рассеянно насвистывая «Интернационал», потом вновь решительно взялся за телефон. Номер был занят, и Ивану Николаевичу пришлось повторить вызов несколько раз. Наконец на другом конце провода трубку подняли.
Иван Николаевич назвал себя, ласково подышал в трубку, выслушал сказанное ему в ответ и отключился.
Вернувшись в комнату, где уже шло мрачное и неулыбчивое веселье, он сел на пустой стул, налил себе водки и потянулся стаканом к Алевтине Опоркиной. Первый секретарь, страдальчески морщась, мужественно выпила свою водку и торопливо запила ее минеральной водой.
— Что я в Москву сообщу? — горестно вопросила Алевтина Васильевна, задумчиво вздернув реденькие брови. — Боюсь, не поймут нас там.
Жухрай лихо выпил, подмигнул мятущемуся секретарю и бодро пропел
И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! И Ленин — такой молодой, И юный Октябрь впереди!
— Ах, Иван Николаевич, — вздохнула Опоркина. — Не солидно ты себя ведешь! Какой уж тут октябрь впереди, когда январь на носу! Мы с тобой не выборы, мы с тобой поединок за души трудящихся проиграли!
— Души? — Иван Николаевич Жухрай погрозил партийному руководителю пальцем, потом огляделся и приложил палец к губам: — Ти-хо! Об этом, дорогой мой секретарь, никому ни слова!
И в это время дверь распахнулась, в комнату вошел бородатый гитарист и, взяв несколько неуверенных аккордов, хрипловатым, под Высоцкого, голосом прогнусавилю.
Слева бесы, справа бесы, Нет, по новой мне налей! Эти — с нар, а те — из кресел, Не поймешь, какие злей.
И куда, в какие дали, На какой еще маршрут Нас с тобою эти врали По этапу поведут!
— Это что еще за диссидент? — грозно вскинулся Иван Николаевич Жухрай. — Гоните его к чертовой матери! — Не шуми, — по-партийному требовательно оборвала губернатора Опоркина. — Не видишь, переживает человек! ' Выпили.
Бородатый гитарист попытался спеть неувядаемую песню времен детства Ивана Николаевича Жухрая и комсомольской юности Алевтины Опоркиной, но народ его не поддержал. К выборам готовились основательно, и у большинства это была последняя возможность поесть бутербродов с черной икрой и финского сервелата под настоящую московскую водочку с завода «Кристалл». Никто не спорил с тем, что «Орленок» замечательная песня, но петь ее именно сейчас всем казалось неуместным, все равно что запеть на свадьбе любимую песню Владимира Ильича Ленина «Замучен тяжелой неволей». Хорошая песня, но явно несвоевременная.
Постепенно веселье набирало обороты. Одновременно оно становилось несколько страшноватым, неуловимо напоминая последнее пиршество немецких генералов перед решительным штурмом их рейхсканцелярии советскими войсками. Будь Кукрыниксы свидетелями этой пьянки, картина бы — ей- богу! — получилась у них не менее выразительной.
Жухрай выпил еще немного, вышел в коридор и закурил.
— Что делать-то будем?
Жухрай огляделся.
Рядом с ним стояла Алевтина Опоркина, по старой, еще целинной привычке знакомо сминая длинный мундштук «беломорины». Именно такой она в далекие пятидесятые была заснята безвестным кинооператором, делавшим фильм о Никите Сергеевиче Хрущеве. Потом Никиту Сергеевича сняли, признали, что курение вредно для здоровья, и либо по той, либо по другой причине, но демонстрировать кадры с курящей комсомолкой перестали. Тем более что к тому времени многие лица комсомольского возраста начали интересоваться анашой. Чуйская долина, как известно, находилась совсем недалеко от целинных земель, а полноценного косяка без папиросы, это известно теперь даже школьнику, забить невозможно.
— Так что будем делать? — Алевтина Опоркина задумчиво выдохнула клуб едкого дыма в лицо губернатору. — Распишемся в собственном бессилии?
Жухрай разогнал дым ладонью.
— Сдаваться не намерен, — сдавленно сказал он.
— И что ты предлагаешь? — Первый секретарь задумчиво дымила, глядя в окно. — Мы, дорогой товарищ, не грызловский «Медведь», нам с Центризбиркомом воевать никто не поможет! Надо, Иван Николаевич, глядеть правде в глаза. Поражение мы, конечно, в этот раз потерпели, но оно нас многому научит. Партия всегда из своих поражений извлекает исторические уроки. Уж таковы мы, большевики!
— Я, Алевтина Владимировна, сдаваться не собираюсь, — глухо сказал Жухрай. — Буду бороться до последнего!
Развить свою мысль Иван Николаевич не успел. В конце коридора показался его водитель. Как всякий водитель, возящий руководителя высокого ранга, личный шофер Жухрая был дороден, нетороплив в движениях и многозначителен в словах.
— Привез я его, Иван Николаевич, — глуховатым баском сообщил он. — В машине сидит. Ждет, как говорится, ценных указаний.
Жухрай достал из кармана пиджака сотовый телефон и торопливо набрал номер.
— Это я, — сообщил он, едва на другом конце провода взяли трубку. — Что скажешь, родная?
Похоже, ответ его удовлетворил. Губернатор отключился, сунул трубку в карман и крепко пожал руку недоумевающему первому секретарю.
— Ты куда? — спросила губернатора Алевтина Опоркина.
— Главное — не сдаваться, — лучезарно улыбнулся Иван Николаевич. — Был когда-то в советские времена фильм. «Бой после победы» назывался.
— Так то после победы, — сказала первый секретарь, жестким тычком давя папиросу о бетонный подоконник. — А у нас — поражение!
— Ах, дорогая Алевтина Владимировна, — уклонился от прямого ответа губернатор. — Так ведь и мы рождены, чтоб сказку сделать былью! И мы ее таки сделаем былью! Обязательно сделаем!
Глава 27
Что такое девальвация чувств?
В старом анекдоте это подмечено довольно верно. Девальвация чувств наступает тогда, когда жена меняет золотую душу своего мужа на железную плоть соседа. Так что известный царицынский поэт Владимир Маковецкий был прав, когда в чувственном порыве писал.
Осужденья врагов мне не надо. Сожаленья друзей — не приму! Я ушел, и душа моя рада, Что все вышло у нас по уму…
А вот у бывшего мэра города Царицына Валерия Яковлевича Брюсова по уму не вышло. И то, что испытывала в ночь после выборов его душа, никак не назовешь душевным равновесием.
Интересно, что бы вы подумали, когда в момент упоения заслуженной победой, после обильного возлияния с друзьями вы возвращаетесь домой, ложитесь на диван, чтобы предаться неге и мечтам, и в это время ваша жена вероломно впускает в дом ненавистного политического соперника и с ним двух неизвестных мужчин? Вы ведь даже не подозреваете, что одна из причин столь странного поступка вашей жены — политические разногласия, имеющие, вполне вероятно, определенную сексуальную подоплеку.
И что бы вы пережили, когда эти двое неизвестных мужчин по команде вашего врага ловко и сноровисто переворачивают вас на живот и сдирают с вас пижамные штаны, открывая молочно-белые ягодицы? Несомненно, вы будете думать, что проигравший на выборах соперник таким образом изощренно пытается отомстить вам.
