тяжелая капля. Отправляясь на прогулку с Лаймой, Редькин почему-то был уверен, что встретит Патрика с любимой хозяйкой. Он непомерно долго, вызывая раздражение у собаки, крутился в Юлькином дворе и даже смотрел вверх на её окна. Но предчувствие обмануло, романтического свидания без свидетелей не произошло. И правильно, в сущности: зубы-то он ещё не долечил. Зато произошло нечто совсем другое. Сразу после прогулки. Ожидание необычного и важного, как это ни странно, делалось все острее. «Неужели Юлька сама придет к нам в гости?» — недоумевал Редькин, способный теперь думать только об одном. Теоретически это было возможно. Телефонами все собачники давно друг с другом обменялись. Да и общих проблем хватало.
«Она придет, — понял Тимофей. — Но что толку от общения при Маринке?» Надо будет обязательно подстроить так, чтобы он один пошел провожать Юльку до дома, проще всего вместе выйти, сказав что ему уже пора к врачу…
Редькин совершенно машинально вытирал собаке лапы, насыпал ей корм, полоскал тряпку под теплой водой, ничего не видя и не слыша вокруг. Потом мелькнула новая мысль: «Нельзя это дело пускать на самотек, надо позвонить Юльке, напомнив о её обещании привлечь к расследованию отца и под это дело пригласить на чай или набиться к ней в гости…»
И Тимофей уже почти дозрел, чтобы все это небрежным тоном изложить Маринке, когда жена опередила его:
— Тимка! Ты оглох что ли? Я же тебе про лыжи говорю.
— Про лыжи? — обалдел Тимофей. — Какие лыжи? Осень на дворе.
— Во-первых, сани полагается готовить летом, — назидательно пояснила Маринка, — а во-вторых, я думала, они у нас в стенном шкафу стоят, а они, оказывается, в этой кладовочке в туалете. Оттуда вытаскивать очень неудобно. И вообще, надо посмотреть, все ли там в порядке. Тыщу лет в этой свалке не разбирались.
Тыщу не тыщу, но действительно как въехали в квартиру, покидали все, рассовали по углам, так и не было времени порядок навести. А на лыжах в предыдущую зиму не ходили вовсе: сначала морозы стояли дикие, потом все по очереди долго болели, и, наконец, началась затяжная оттепель, плавно перешедшая в весну.
Спортинвентарь, однако, оказался в полном ажуре — распорки на месте, концы зачехлены, в маленьком мешочке привязанном к креплению, несколько мазей на разную погоду и даже ботинки были прицеплены к каждой паре. Но раз уж забрался в узкое пространство между горячими и холодными трубами, раз уж перевазюкался по уши в пыли, паутине и штукатурке, имело смысл разгрести все, что пряталось в этом редко посещаемом месте. Старые ночные горшки, детали сантехники, рулон линолеума, куски плинтусов — словом, интересного мало, но в какой-то момент, Редькин вдруг обратил внимание на то, что голая стена позади труб заклеена в одном месте неровным квадратом обоев, отлипшим с верхнего уголка — видно, клей рассохся. Глупость несусветная — в этом месте обои клеить! Вряд ли понимая, зачем поступает именно так, Тимофей потянул за скрутившуюся в трубочку плотную бумагу, декоративная нашлепка легко оторвалась и… взору его предстала маленькая металлическая дверка с замочной скважиной. Тайник.
В том, что это именно тайник, сомневаться не приходилось: никакого технологического смысла в подобном устройстве не усматривалось. Возникло сразу два вопроса: чей тайник и как его открывать. Начали со второго. По субботнему времени все семейство было в сборе, и обсуждение получилось бурным. Идею Верунчика подбирать случайные ключи отмели решительно и сразу. Редькин настаивал на тривиальном взломе, а Никита, как профессиональный слесарь подкорректировал этот вариант — предложил высверлить замок дрелью. Тут же нашел самое здоровущее сверло с победитовым наконечником, протянул удлинитель из кухни и готов был приступать, но тогда и началась вторая серия дебатов под условным названием «женские страхи».
— Постойте! — закричал Верунчик. — А вдруг там бомба…
И никто даже не улыбнулся. Все дружно вздрогнули и задумались. Бомбы как таковые в тайниках, конечно, не хранят, тем более бомбы, срабатывающие от сверления замка — это очевидная чушь. Но слово «бомба» можно было толковать и широко. В этом смысле Верунчик оказывался абсолютно прав: вне всяких сомнений по ту сторону маленькой дверки находилась информационная бомба. Что бы там ни лежало, оно имело колоссальное значение для семейства Редькиных. В сущности, в тайнике могло быть идеально пусто, но даже в этом случае сам факт его существования говорил о многом.
Повисла очень долгая пауза. Ни Тимофей, ни Никита не решались теперь притронуться к загадочной дверке. Мало ли что…
— Бомба, я думаю, вряд ли, а вот пистолет может там лежать, — рассудил Никита, на ходу начиная сочинять детектив.
— Ну и что? — разозлился Тимофей. — Почему открывать-то нельзя?
— Потому что статья — хранение оружия, — робко предположил Никита.
— Чушь! — отрезала Маринка. — А я вот боюсь, вдруг там какая-нибудь зараза.
— Какая зараза? — не понял Редькин.
— Ну, например, полуразложившийся труп…
Вот тут уже Тимофей не выдержал и расхохотался. Гипотеза была настолько безумной, что её даже не хотелось критиковать. Про размеры тайника и срок лежания трупа Редькин спрашивать не стал, поинтересовался только сквозь смех:
— А как же запах?
Маринка нашла достойный ответ. Тимофей даже ржать перестал сразу.
— А может, это герметичный сейф!
Вот в таком примерно ключе и шло обсуждение, пока не вступила Вера Афанасьевна.
— Там могут быть секретные документы, — произнесла она почти шепотом, и все враз посерьезнели. — Документы, которых нам всем лучше бы не видеть. Если хотим жить спокойно.
— Что-то не очень у нас в последнее время получается спокойная жизнь, — с грустной иронией заметил Тимофей.
А Маринка его даже не слышала.
— Ты хочешь сказать, мама, — она тоже перешла на свистящий заговорщицкий шепот, — что мы должны вызвать милицию, прежде чем открывать это.
— Может быть, — ещё тише проговорила Вера Афанасьевна.
— Ну, уж нет! — вмешался, наконец, Редькин. — Милиции в этой стране доверять нельзя ничего. С тем же успехом для обеспечения безопасности можно вызвать знакомых бандитов.
Аргумент убедил всех. Кроме самого Редькина. Ему-то как раз совершенно расхотелось залезать в тайник. Слово «бандит» мгновенно выцепило из памяти фамилию Вербицкий — вот при ком надо бы вскрывать эту дверцу! — но такое, пожалуй, и Маринке не сразу объяснишь, а тем более всей честной компании. Ясно стало: процесс пошел, изменить уже ничего нельзя, дверку ломать придется. Именно теперь и именно этим составом участников. Любопытство — величайшая непреодолимая сила, а тайная надежда, жившая в мозгу каждого на пачки долларов, золото и бриллианты по ту сторону дверки — эта самая надежда довершала дело. И потому никто даже мысли не допускал умножать число посвященных. Не надо нам посторонних, тем более официальных лиц! Это при советской власти семьдесят пять процентов найденного клада полагалось сдавать государству. Во времена же дикого капитализма, когда государство само себя противопоставило людям, решительно перестав их кормить и защищать, ни одному гражданину России в здравом уме и трезвой памяти не пришло бы в голову делиться хоть чем-то с абстрактной, равнодушной и даже враждебной ему машиной подавления.
— Мой дом — моя крепость, а моя крепость с краю, — сказал Никита, считавший себя записным остряком, и включил дрель.
Тесную кабинку туалета заполнила атмосфера напряженного, но преимущественно радостного ожидания. Только Тимофей грустил все сильнее. Он вдруг понял, что никаких денег в тайнике не будет, то есть, может, и будут, только брать их все равно нельзя. В каком-то мгновенном озарении ему представилась вся картина в целом: многочисленные шизы, окружавшие его в последнее время, а также бандиты, убийцы и аферисты всех мастей, конечно же, охотились именно за этим тайником. Очевидно, они просто не знали точного местонахождения, его и сам Редькин не знал. До сих пор. Вот и пасли они Тимофея, вот и давили ему на психику самыми разными способами. Теперь две половины разорванной купюры сошлись: Редькин
