— стряпчий Дингуолл. Старый дворецкий, конечно, был самым желанным и самым почетным гостем на пиру; он так убедительно рассказывал честной компании, как вертит своим господином, а его господин — лордом-хранителем, а лорд-хранитель — Тайным советом, а совет — королем, что, расходясь (а это случилось, кажется, не ранее первых петухов), гости бочара уже мнили себя вознесенными на виднейшие должности в государстве благодаря усилиям их друга и покровителя, мистера Калеба Болдерстона. За один этот вечер хитрый старик сумел не только возвратить себе былое влияние, которым пользовался как доверенное лицо могущественных баронов Рэвенсвудов, но еще более возвысился в глазах жителей Волчьей Надежды. Даже сам стряпчий — такова уж непреодолимая жажда почестей — не мог устоять перед соблазном и, улучив удобную минуту, отвел Калеба в дальний угол, чтобы поведать, конечно с должным прискорбием, о тяжком недуге секретаря шерифа.
— Отличнейший человек, неоценимый человек…
Но уж очень тучен. Все мы только бренные существа… Сегодня мы здесь, а завтра нас уже нет… Когда бедняга отдаст богу душу, надо же будет заменить его кем-нибудь… И, если бы вы посодействовали мне в получении этого местечка, я бы не постоял за благодарностью. Скажем, пара перчаток, туго набитых стерлингами, а? Знаете, друг мой, надо и о себе позаботиться… И потом, мы нашли бы способ полюбовно кончить спор между этими мужланами из Волчьей Надежды и мастером Рэвенсвудом, то есть я хотел сказать, лордом Рэвенсвудом, да сохранит его господь.
В ответ Калеб только улыбнулся и, дружески пожав стряпчему руку, тотчас поспешил удалиться, остерегаясь связывать себя какими-либо обещаниями.
— Сохрани меня боже! Ну и дурни! — воскликнул Калеб, очутившись на улице и получив наконец возможность дать волю распиравшему его торжеству. — Право, чайки и олуши, летающие над Басом, и те в сто раз умнее. Да будь я сам правительственный комиссар, и то, кажется, они не могли бы больше юлить передо мной. Надо сознаться, я тоже перед ними юлил. Но стряпчий-то, стряпчий! Ха-ха-ха! Оххо-хо! Да, помилуй бог, надо же мне было дожить до седых волос, чтобы провести этого крючка. Секретарь шерифа! Очень хорошо! У меня с этим молодчиком старые счеты, и теперь он мне заплатит сполна.
Уж я заставлю его поклянчить и покланяться, будто и в самом деле от меня зависит, дать ему место или нет.
А ведь на это нет никакой надежды. Разве что мой господин наберется ума-разума и поймет, как надо жить на этом свете. Но он этого никогда не поймет.
Глава XXVI
Почему ту вершину окутало пламя
И во мраке взвиваются искры снопами?
Тот огонь, что небесную тьму озарил,
Он твое родовое гнездо разорил.
Обстоятельства, описанные в конце предыдущей главы, объясняют, почему маркиз Э***и мастер Рэвенсвуд встретили такой радушный прием в Волчьей Надежде. Едва Калеб объявил о пожаре башни, как все селение поднялось на ноги и готово было бежать на помощь. Но старый слуга тотчас охладил рвение верных вассалов, сообщив, что в подвале замка хранится порох; тогда их усердие приняло другое направление. Никогда еще в Волчьей Надежде не резали такого множества каплунов, жирных гусей и прочей домашней птицы; никогда еще не варили столько копченых окороков; никогда не пекли столько сладких пирогов, молочных оладий, овсяных лепешек, коврижек, крендельков и прочих лакомств, почти неизвестных нынешнему поколению; никогда не откупоривали столько бочонков эля и бутылок старого вина. Простой народ настежь распахнул двери перед слугами маркиза — этими предвестниками потока благодеяний, который отныне, минуя все другие города и веси Шотландии, ливнем хлынет на селение Волчья Надежда, близ Ламмермура. Пастор, помышлявший, как говорили, о месте викария соседнего прихода, человека весьма болезненного, потребовал, чтобы именитые гости остановились у него; но Калеб предоставил эту честь бочару, его жене и теще, которые буквально прыгали от радости, узнав об оказанном им предпочтении.
Не переставая низко приседать и кланяться, осчастливленные хозяева повели знатных гостей к себе в дом, где все уже было готово к их приему, устроенному со всей роскошью, на какую только были способны эти простые люди; теща, служившая в молодости в замке Рэвенсвуд, имела, как она утверждала, достаточное представление о том, что требуется для их милостей, и, насколько позволяли обстоятельства, распорядилась всем наилучшим образом. Дом бочара был так просторен, что каждому из путешественников отвели отдельную комнату, куда их тотчас же и с должными церемониями проводили отдохнуть с дороги; в столовой тем временем заканчивались приготовления к роскошному ужину.
Оставшись один, Рэвенсвуд, побуждаемый тысячью различных чувств, покинул дом и, выбравшись за околицу, стал поспешно взбираться на вершину возвышавшегося за Волчьей Надеждой холма, откуда открывался вид на башню. Он хотел увидеть собственными глазами, как рухнет дом его предков. Несколько деревенских мальчишек, налюбовавшись запряженной шестерней каретой и пышной свитой маркиза, теперь из любопытства отправились посмотреть, как взорвется «Волчья скала», и Рэвенсвуд слышал, как они кричали друг другу:
— Скорее, скорее! Сейчас старая башня взлетит на воздух! Сейчас она рассыплется, как кожура печеного лука!
«И это — дети вассалов моего отца, — с возмущением подумал Рэвенсвуд, — дети людей, которые как по закону, так и из чувства благодарности обязаны следовать за нами в бой, в огонь и в воду. Гибель замка их ленных владельцев — всего лишь забавное зрелище для них».
В это мгновение он почувствовал, что кто-то дергает его за плащ.
— Что тебе надо, собака? — раздраженно крикнул Рэвенсвуд, давая волю накипевшей злости и горечи.
— Да, я собака, к тому же старая собака, — ответил Калеб, ибо это был он. — Чего мне ждать, кроме брани и побоев? Но теперь мне все равно: я уж слишком старая собака, чтобы выучиться новым штукам или искать себе нового хозяина.
Между тем, достигнув вершины холма, Рэвенсвуд увидел замок. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что пожар уже совсем угас — и только края медленно плывущих над башней облаков были красноватого цвета, словно в них отражалось потухающее пламя.
— Башня цела! — воскликнул Рэвенсвуд. — Неужели она не взорвалась? Если в погребах хранилась хотя бы четверть того количества пороха, о котором вы говорили, взрыв был бы слышен за двадцать миль.
— Все может быть, — сдержанно ответил Калеб. — Значит, огонь не дошел до погребов?
— Все может быть, — сказал Калеб тем же невозмутимым тоном.
— Послушайте, Калеб, — воскликнул Рэвенсвуд, — я теряю всякое терпение! Я сам пойду в замок и взгляну, что там делается.
— Ваша милость не пойдет туда, — решительно заявил Калеб.
— Не пойду? — вспылил Рэвенсвуд. — Кто же осмелится мне помешать?
— Я, — еще решительнее сказал Калеб.
— Вы, Болдерстон? — крикнул Рэвенсвуд. — Вы, кажется, совсем уж забылись!
— Нет, ваша милость. Выслушайте меня спокойно, и вы узнаете все, как если бы сами побывали в замке.
Только не гневайтесь и не выдайте себя перед этими ребятишками или, чего хуже, перед маркизом, когда сойдете вниз.
— Говорите же, болван! Не смейте ничего скрывать от меня. Я должен знать все: и хорошее и дурное.
