изменены; возможно, из уважения к заинтересованным лицам. Во всяком случае, совершенно ясно, что Эйлси Гурли не могла разыграть такую комедию одна, полагаясь только на свою ловкость или плутовские проделки. Как бы то ни было, вся эта ворожба произвела свое пагубное действие на больной рассудок Люси: она сделалась еще раздражительнее, здоровье ее день ото дня ухудшалось, она стала ко всему безучастной, мрачной и подавленной. Сэр Уильям, догадываясь о причинах этой перемены, решился наконец проявить какое-то подобие власти, что дотоле было ему не свойственно, и потребовал прогнать Эйлси Гурли из замка. Однако тетива была спущена, и стрела по самую бородку вонзилась в бок раненой жертвы.
Вскоре после ухода Эйлси Гурли родители приступили к Люси с требованием дать ответ Бакло.
— Я знаю, — сказала она с живостью, удивившей ее родителей, — небо, земля и ад ополчились на мой союз с Рэвенсвудом. Но я связала себя словом: я не могу нарушить его и не нарушу без согласия Рэвенсвуда. Я должна быть уверена, — добавила она, — что он возвратит мне свободу или, если угодно, откажется от меня. Мне безразлично, как это будет. Когда уже нет бриллиантов, не все ли равно, в каком футляре они хранились.
Это было сказано с такой твердостью, при этом глаза Люси так странно сверкали, пальцы же были так крепко стиснуты, что родители не осмелились ей перечить. Единственное, чего при всей своей хитрости добилась леди Эштон, — это согласия Люси написать под ее диктовку письмо Рэвенсвуду с требованием дать решительный ответ, намеревается ли он остаться верным их, как говорила Люси, «несчастной помолвке» или согласен расторгнуть ее.
Леди Эштон воспользовалась представившейся возможностью и так ловко составила письмо, что, попади оно в руки нашему благосклонному читателю, он, несомненно, решил бы, что Люси просит своего возлюбленного отказаться от обязательства, противоречащего интересам и склонностям их обоих. Не полагаясь, однако, на эту уловку, леди Эштон в конце концов решила уничтожить письмо, надеясь, что Люси, не получая ответа, придет в негодование и сама откажется от Рэвенсвуда. Однако она ошиблась в своих расчетах.
Время, необходимое для получения ответа с континента, уже давно миновало. Слабый луч надежды, озарявший сердце Люси, почти померк. И все же она не уступала. Ее не покидала мысль, что письмо ее, возможно, не было отправлено. Новая хитрость матери неожиданно доставила бедной девушке случай узнать то, что ее так заботило.
После того как слуга дьявола была изгнана из замка, леди Эштон решила все с той же целью прибегнуть к помощи слуги совсем иного рода
— пресвитерианского священника, уже упомянутого нами достопочтенного мистера Байдибента, известного своими строгими правилами и благочестием; к нему она и обратилась, рассчитывая, что
Как говорит тиран в одной трагедии.
Но надежды леди Эштон не оправдались. Сначала, используя предрассудки мистера Байдибента, она легко склонила его на свою сторону, изобразив ему ужасные последствия союза дочери богобоязненных, истовых пресвитериан с наследником кровожадного прелатиста и гонителя, чьи предки обагрили руки в крови мучеников за веру. Достопочтенный пастор тотчас вспомнил союз моавитянского пришельца с дочерью Сиона.
Однако, хотя мистер Байдибент был пропитан всеми предрассудками своей секты и исповедовал ее крайние принципы, он обладал здравым смыслом и состраданием, которому научился в той самой школе гонений, откуда люди нередко выходят с ожесточенными сердцами. Переговорив с мисс Эштон наедине, он был тронут ее горем и, поразмыслив, заявил, что она права, настаивая на том, чтобы ей позволено было самой снестись с Рэвенсвудом. Когда же Люси поделилась с ним своими сомнениями, рассказав, что не уверена, было ли вообще отправлено ее письмо, священник пришел в сильное волнение: покачивая седой головой, он то шагал по комнате, то останавливался, опираясь на посох с набалдашником из слоновой кости.
Наконец, после долгих колебаний, честный пастырь признался, что эти опасения кажутся ему основательными и что он сам берется помочь ей устранить их.
— Я полагаю, мисс Эштон, — начал он, — что ваша высокочтимая матушка несколько погорячилась, хотя она действовала исключительно из любви к вам и имея в виду ваши интересы, ибо лицо, вами избранное, сын гонителя и сам гонитель, он — кавалер, или, как их иначе называют, «злобный», богохульник, и нет ему места в колене Иессеевом. Тем не менее мы обязаны быть справедливыми ко всем и держать слово и обязательства, данные врагам нашим в равной мере, как и братьям. И потому я сам, да, да, я сам берусь переслать письмо этому человеку, по имени Эдгар Рэвенсвуд, в надежде, что помогу вам высвободиться из тенет, коими сей грешник опутал вас.
Но, поступая так, я желаю в точности соблюсти волю ваших достойных родителей, а потому прошу вас слово в слово, ничего не добавляя и не сокращая, переписать письмо, ранее продиктованное вашей поистине достойнейшей матушкой. Я приму все меры, дабы письмо сие было отправлено, и если, достойная леди, вы не получите на него ответа, вам придется заключить, что человек этот решил молчаливо уклониться от исполнения данного им слова, которое, без сомнения, не желает честно и прямо возвратить вам.
Люси с радостью приняла предложение почтенного пастора. Она написала новое письмо, в точности повторявшее предыдущее, и мистер Байдибент передал его Сондерсу Муншайну — превосходному церковному старосте на суше и отважному контрабандисту на море, смело направлявшему свой бриг наперерез ветрам, что дуют между Кампвером и восточным побережьем Шотландии. По просьбе пастора он взялся доставить письмо мастеру Рэвенсвуду, при каком бы иностранном дворе тот ни находился.
Это объяснение понадобилось нам, чтобы помочь читателю понять смысл разговора между мисс Эштон, ее матерью и Бакло, разговора, о котором мы подробно рассказали в предыдущей главе.
Люси напоминала теперь моряка, потерпевшего кораблекрушение в разбушевавшемся океане: несчастный ухватился за доску, силы его с каждым мгновением иссякают, вокруг него непроглядная тьма, изредка сверкают молнии, злобно озаряя седые валы, готовые его поглотить.
Дни шли за днями, недели за неделями. Наступил день св. Иуды — последний назначенный Люси срок, — а от Рэвенсвуда не было ни письма, ни известия.
Глава XXXII
Здесь в книге так несхожа подпись их
С каракулями грязными других.
Жених писал уверенно и прямо,
Как сосны буквы высятся упрямо,
А у невесты буквы, как цветки,
Сплели узор, изящны и легки.
Итак, день св. Иуды — последний срок, назначенный самой Люси, — наступил, а от Рэвенсвуда, как мы уже сказали, не было ни письма, ни известия.
Зато Бакло и его верный приспешник Крайгенгельт не заставили себя ждать: ранним утром они уже прибыли в замок, чтобы получить окончательный ответ и подписать необходимые бумаги.
