понемногу стал привыкать уже к чужому телу, особенно после того, как порезал на пляже ногу, смазывал .её йодом, искал для ног в магазинах резиновые тапочки. Но на полпути свернул, кругом, кругом вернулся к своему месту, оделся и, расстроенный, ушёл с пляжа.
Он отправился выпить. У кафе, где всегда было приличное сухое вино, стоял понурый гражданин лет сорока. Неделин не раз уже встречал его здесь, всегда пьяного, полупьяного или с похмелья, всегда в дешёвых джинсах, ширинка которых застёгивалась на одну пуговицу, всегда в одной и той же серо-зелёной рубашке в клеточку. Не раз уже он подходил к Неделину, дрожа и говоря откровенно: «Мужик, дай сколько- нибудь. Умираю. Хоть двадцать копеек», И Неделин давал — сколько рука из кармана захватит мелочи. Подошёл он и теперь.
Ты вчера у меня просил, — напомнил Неделин. Пьяница посмотрел на него с обидой, грустно сказал:
А сегодня я что, уже не человек?
Пойдём в кафе, — пригласил его Неделин.
Зачем?
Посидим, выпьем.
Кончай шутить.
Кроме шуток.
А зачем тут сидеть? — оживился пьяница. — Тут дорого, зачем это? Хочешь нормально выпить, так?
Т як
Тогда пошли, всё тебе будет.
И он повёл Неделина и через минуту привёл в какой-то двор, они поднялись на второй этаж двухэтажного дома, прошли сквозь квартиру, которая казалась брошенной, нежилой, на просторный балкон с чугунными старого литья перилами, балкон устилали грязные подушки, два или три засаленных одеяла, засорённые крошками, бумажками; стаканы и бутылки из-под вина тут же лежали. Убрав стаканы и бутылки, пьяница поднял одеяло, встряхнул и положил обратной стороной. Стало относительно чисто и даже своеобразно уютно.
Давай башли и жди, — сказал пьяница.
Через полчаса они пили, полулёжа, глядя в листву дерева, нависшего над балконом, и — сквозь листья — в синеву неба. Неделин рассказывал о себе. Он рассказал всё: кем был, кем работал, как жил, как влюбился в ресторанную певичку, как превратился в её хахаля непонятным образом, как попал сюда, как тут тоже влюбился в валютную проститутку и не смеет к лей подойти. Пьяница попросил описать её, и оказалось, что это его двоюродная сестра и он хоть завтра устроит им встречу, можно здесь, можно в номере л Неделина, договорились, завтра же! — и тоже рассказал о тебе.
Я был капитаном КГБ и МВД, — сказал он. — Я убивал, но меня тоже убивали. У меня не было личной жизни. Я сижу в театре. Опера. Вдруг открывается дверь. И на весь театр. Там Борис Годунов поёт. Но на весь театр: майор Куролапов (это моя фамилия), майор Куролапов, на выход! А я с любимой тоже девушкой. Говорю ей прости и еду. Срочно. Еду. Дом. Подвал. В подвале вооружённый преступник. Вооружён ножом и пистолетом Макаров. Знаешь? Нет? Двадцать шесть патронов непрерывного боя. У меня тоже пистолет Макаров. И фонарь. Это главное. У меня фонарь, а у него нет. Я иду. Он стреляет по слуху. Пули бьют возле головы. Я ориентируюсь и посылаю ему в глаза луч света. Он слепнет. Стреляет наугад. А я прицельно. Как в тире. В середину лобной кости. Сразу. С одного выстрела. Выхожу. Усталый. Смотрю, у входа лежит Сеня. Лейтенантик. Корешок. Шальная пуля. Я так плакал. Я железный человек, но я плакал. Он мне был как сын. Я его хотел женить на своей дочери. У меня была дочь-медалистка, золотая медаль за школу. Плавала в море… И не вернулась. Никто не знает. Я второй раз в жизни плакал. Больше никогда. Сейчас плачу — это не то. Это не слезы. Это пот души. Слёзы — пот души, ты это знаешь? Плакать полезно и нужно. Мне врачи посоветовали: плачь. Я плачу. Могу плакать полчаса — на бутылку. Спорим? Я на коньяк один раз плакал полтора часа без перерыва. Ручьём лилось. Могу и сейчас, если на коньяк. Полтора часа.
А почему ушёл со службы? Выпивать стал?
Ни в коем случае. Ты думаешь, ты один такой? Я тоже превратился.
Брось.
Не веришь? Все не верят! А я тоже. Догонял алкаша. По линии КГБ. Обратно сидел с девушкой в кино. «Фантомас». Открывается дверь, билетёрша орёт, её убирают. Кричат: старший лейтенант Куролапов, на выход! Я бегом. Пистолет Макаров всегда при мне. Тридцать два патрона, автоматическая стрельба. Приказ: алкаш ограбил овощную палатку, унёс ящик марочного вина, выпил и в пьяном виде совершил налет на продавщицу газировки, отнял деньги. Вооружён гранатой. Итак, я в погоне. Я догоняю. Он поворачивает на бегу своё звериное лицо, заросшее безобразной щетиной. Я бегу ровно, как на дистанции, бегу с достоинством, одет по форме, в белой рубашке с галстуком. Смотрю, это не я бегу, а на меня бежит ментяра, а я держу гранату. Ты понял? То есть как у тебя. А все не верят. Ты-то веришь?
Верю.
А я доказать не могу. Я на самом деле подполковник Куролапов, подполковник МВД, ты понял? У меня универсальные права: от мотоцикла до вертолёта могу управлять всеми видами транспорта. И пистолет именной. Показать?
Покажи.
Ничего подобного! Обязан хранить в полном секрете. С какой целью засланы в город? Кто с тобой работает? Кто с тобой работает? Признавайся, кто с тобой работает?!
Опять орёшь, Куролапов? — раздалось снизу. — Милицию вызвать?
Куролапов угомонился, отвалился от Неделина, которого уже вознамерился душить слабыми пьяными руками, — Неделин, смеясь, отпихивал, — и упал на подушки, захрапел. А Неделин долго ещё лежал, попивая вино, глядя на темнеющее небо и проявляющиеся звёзды, и мечтал о завтрашнем свидании с валютной проституткой.
Проснувшись, он нашёл Куролапова бодрствующим, весёлым: вино со вчерашнего осталось. Неделин напомнил Куролапову о двоюродной сестре.
А что? — удивился Куролапов.
Ты же обещал меня с ней познакомить.
А-а-а… Обещал так обещал. Если Куролапов обещал, это железно. Тебя когда познакомить? Прямо сейчас?
Вечером.
Тогда в семь часов вечера здесь же. Оставь на похмелку.
Неделин оставил денег столько, чтобы можно было выпить, но не напиться, а сам отправился в гостиницу, где принял ванну, побрился, поспал — и оказался в полной боевой готовности.
Ему всегда было неловко проходить через вестибюль и видеть администратора. Хотелось ещё раз извиниться перед ним, сказать что-то. Но, когда он набирался решимости сделать это, администратора не оказывалось на месте или была не его смена, а когда администратор появлялся — исчезала решимость. На этот раз он сумел, подошёл, сказал просто и задушевно:
Парень, ты всё-таки на меня сердишься, да? Извини дурака.
Да бросьте вы! — улыбнулся администратор. — С кем не бывает. У всех нервы! —И вздохнул, сожалея о всеобщей нервности, сожалея как патриот, как человек.
Глава 12
Неделин помнил, что дверь в квартиру Куролапова, если это обиталище уместно назвать квартирой, не запиралась, поэтому не стал звонить или стучать, а пошёл прямо на балкон.
Куролапов возлежал на подушках в окружении трёх красавиц, которым народ дал прозвище «синюхи» или «синеглазки». Первое прозвище оправдано синевой их подбитых своенравными кавалерами скул, синевой также, но уже с багровым оттенком, их алкогольных носов и щёк, синевой дешёвых
