— Простите, Митя, ваш брак с женой Ниной был зарегистрирован? И, сообщи вам кто-нибудь, что она жива, бросились бы вы на ее поиски?
— Брак был гражданским. В смысле на загс и церковь мы не тратились. Искать бы не кинулся. Понял, я калечил ее душу, она отомстила, — это мне понятно. Но, знай я о мести, скольких мучений избежал бы. И вообще, сказаться мертвой — дурная примета, артистам такое претит, — потупился Орецкий.
— Тогда, елки, попытайтесь вникнуть в мои умозаключения без снобизма, господа, — сказала я. И по-бабьи жалостливо закивала Орецкому: — Вам скверно придется.
— Привык, не смягчайте ударов, Поля. Я на самом деле застрелил Вадима и Елену?
— Нет, конечно, нет.
Юрьев запыхтел, Измайлов крякнул, но мне было все равно.
— Можете благословить спиртное, Митя, иногда струя попадает в струю, и завихрений не случается. Вы тогда напились вдребодан и крепко заснули. В планы убийцы входило приучить вас к порханиям призрака не только для пущей нервотрепки. Ловкач собирался, в последний раз нарядившись привидением, вложить вам в руки использованный пистолет. Но подвел дружок Вадима, забрал халат накануне убийства. И преступник не рискнул сунуться к вам без соответствующего антуража, в истинном обличье. Не сердитесь, Митя, но, что такое пьющий человек, никому не ведомо. С одной стороны, до жеста предсказуем, с другой — неожиданен. Но опыт общения с таким консервируется, как мамонт в мерзлоте.
— Конкретнее, пожалуйста, — подал голос полковник. — Всех нас можно сравнить с холодильником.
Ох, как он философски про холодильник-то… Ради тебя, — родной, все, что угодно, вплоть до конкретики.
Жена Мити заявила как-то: «Ты не посмеешь пренебречь моей жертвой, Орецкий». А Христос всем заповедовал не путать жертву с милостью. Потому что жертвуем мы ради себя. Гораздо позже костюмерша сказала, что Нина шагнула с балкона «из-за всего и из-за всех». «Из-за» — читай «для».
— Полина! — вскрикнул взбешенный Измайлов.
— Продолжайте, Поля, это любопытно, — попросил Митя.
— Я вам продолжу! — пригрозил Борис Юрьев.
Мне пришлось извиниться перед Орецким. Измайлов и Юрьев приняли это на свой счет и смягчились.
Итак, Нина была одарена гораздо скромнее мужа, тогдашняя прима не чуралась грязных козней против молодой балерины, а Митя вместо того, чтобы пробиваться в великие танцовщики, эмигрировать и перетащить за собой на Запад супругу, танцевал сам и пил сам, не просыхая. Вероятно, принцип: «лучше быть первой в деревне, чем второй в Риме» ее устраивал. Она договорилась о переезде в город N, определила сроки. Но исчезнуть из престижного театра хотелось красиво. И Митю наказать неизбывным чувством вины.
Женщина предприимчивая и энергичная, Нина умела добиваться своего. Поскольку официально они не сочетались узами брака, Мите не потребовалось для формальностей свидетельство о ее смерти. Она заплатила в морге и крематории на случай, если он позвонит. В задуманном ею спектакле из каких-то побуждений и на каких-то условиях согласились участвовать сестра и соседка.
— Точно, с другом соседка связалась, когда печальные мероприятия закончились и сестра якобы отбыла с прахом, — не утерпел Митя.
Борис Юрьев сверлил нас с Орецким медленно сатанеющим взглядом.
Нина сделала пластическую операцию. Взяла сценический псевдоним. Или при смене документов изменила имя, а после, выйдя замуж, и фамилию. Это не так сложно, как представляется человеку, дорожащему своей родословной. В N-ском театре карьера у нее задалась. Пусть в одной партии, но равных ей не было. И вот настал ее звездный час — приглашение на фестиваль. Неузнанная, она появилась на родной сцене. Навела справки о Мите. Увидела его…
— Стоп, — громко приказал Юрьев. — Идея, будто она сменила пол, тебя не щекотала, Поля? Кто из приезжих мужиков окажется Ниной? Не увиливай, лупи сразу.
Орецкого передернуло.
— Меня будоражила идея, что изводить Митю призраком жены через столько лет могла только сама жена. Я было выдумала племянницу, но она скорее пристрелила бы дядюшку.
— Полина, единственная женщина, которая посещала гримерную Вадима и, следовательно, могла брать халат, которая наведывалась к соседке, чтобы выяснить, не проболталась ли старуха, так, значит, Елена, — с суеверной робостью перебил Орецкий. — Вы полагаете… Господи, и Вадима мне назло она соблазнила? А кто ее убил?
— Хватит, — сорвался на свирепость, будто в пропасть провалился, полковник Измайлов. — «Выдумала племянницу» — неплохо сказано. Остальное тоже выдумала.
Я вытащила из сумки фотографию жены Орецкого.
— Вы же мне ее из рук в руки передали, — опешил Митя.
— Другую, вашу. Эту сунули за батарею в гримерке Вадима. Наверняка на ней полно отпечатков пальцев. Я тащила ее за правый верхний уголок. Снимок использовали как образец, гримируясь, а потом прятали. Второй прокол убийцы: шарил в поисках халата и не успел обнаружить фотографию.
— Короче, кого ты держишь за его жену? — гораздо миролюбивее, чем раньше, заговорил Борис.
— Виктор Николаевич лично вывел ее сегодня на чистую воду, — хрюкнула я.
— Меня не приплетай, — отстранился Измайлов.
— Почему? Татьяна уверяла, будто впервые попала сюда. Но ее коллега ляпнул про окраинный ресторанчик, который она облюбовала. Хотя все приезжие ругают цейтнот, времени не хватает и на посещение центра. Тогда, Виктор Николаевич, мы с вами подкараулили балерину возле гостиницы, и вы в свойственной вам неподражаемой манере выяснили у нее дорогу в Кленовый переулок.
— Так его же переименовали, — восстал Борис.
— Совершенно верно. Три, подчеркиваю, три года назад. С одной стороны, Татьяна может направить вас в переулок, не существующий для большинства местных, так он мал, с другой — не догадывается об изменении его названия. Жила она тут, но давно.
Полковник посекретничал с Юрьевым. Я разобрала только фразу: «Безусловно, поддается проверке». Я отдыхала. Мужчины насупились. Нервы не выдержали у Орецкого:
— Мы с женой часто ходили в гости в Кленовый. Не могу взять в толк… Татьяна — это Нина? Не в силах даже представить ее себе. Но кто же убил, Полина?
Кажется, Юрьев и Измайлов посмотрели на него с одобрением.
— Тот, кто навел лейтенанта на пистолет в бегемоте, — ухмыльнулась я.
— Аноним, — проворчал Борис.
Естественно. Не окажи я убийце услугу, мог бы пострадать Митя Орецкий. Мотив у него имелся, но улики необходимо было подкинуть. Иначе исчезал смысл убийства — подставить Орецкого. Преступнику ничего не стоило додуматься до физической расправы над ним. Дескать, раскаялся, христопродавец, и пустил себе пулю в лоб. И тут возникает Полина и орет на весь театр, что будет отбивать подушку до последней капли крови. Вот дорасправится с шастающим в белом халате с капюшоном типом и вручит трофей Орецкому. Я заговорила вслух:
— Пока мы грызлись с другом Вадима, убийца зашил пистолет в объемистое брюхо плюшевого зверя. А я поработала добросовестным курьером. Нитки и иголка, как правило, оказываются под рукой у женщины. Я голосила напротив артистической Татьяны. Елена уже была мертва, так что она в одиночестве дожидалась приятелей, чтобы повести их в тот самый ресторанчик. Изворотливая дрянь. Уговорила Елену поиздеваться над Орецким, отправила под каким-то предлогом проведать соучастницу давней мистификации, а потом двумя выстрелами избавилась и от конкурентки в театре и свидетельницы, и от любовника мужа.
— За уши не много ли притянула? — хмыкнул полковник. Я показала на часы:
— Ваш аноним зашил пистолет в подушку вчера днем. А проинформировал Бориса сегодня
