претендовала. Но он столь изощренно издевался над рассказом Мити о призраке жены, что я не удержалась, проучила.
Глава 11
Танцовщицы кордебалета — лучший источник для каждого пишущего о театре. Молоды, пережили период надежд и падения, а сделать подобающие выводы пузырящиеся гормоны не позволили. Они мне и посодействовали — раздобыли костюм для репетиций, похожий на их облачение.
Пестрым молчаливым табунком мы обтекли лейтенанта Юрьева в коридоре. Боря сначала умильно улыбался, стоически удерживал взгляд на уровне наших подбородков и отступал, милостиво давая дорогу к славе всем желающим. Как пробудившийся от сна в тени березы пастух, он пересчитывал девушек глазами. И тут у Юрьева, похоже, не только «в зобу дыханье», короче, это был трудный момент. Я перебирала в памяти свои болячки и горести, из последних сил сострадала человечеству по поводу войн, голода, экологических и прочих катастроф, но губы тряслись в предчувствии хохота. Смотреть мимо Юрьева тоже не было сил. Очумевший лейтенант протянул было ко мне руку, но тут же отдернул и спрятал за спину. Девочки попались потрясающе дисциплинированные. Мало того, что сохраняли серьезность, еще и докладывали мне шепотом о произведенном впечатлении:
— Стоит столбом… Мотает головой, мол, чур меня… Поля, он тащится за нами, испаряйся…
Мы свернули за угол. Слева была глухая стена, справа — две гримерки — Орецкого и Вадима. Я не успела договориться с Митей, понадеялась на удачу, и она, хвала ей, не подвела. Орецкий, по своему обыкновению, не заперся изнутри. Я шмыгнула за дверь, приложила палец к губам и нырнула под кушетку. Если Митя и был шокирован, то виду не подал. Швырнул на лежанку плащ, чтобы свешивался до пола, и улегся на место.
В коридоре Борис учинил допрос — «где шатенка, которая шла с краю».
Они недоумевали, о ком это он, вроде все здесь.
— Не померещилось же мне! — взывал Юрьев.
— Не огорчайтесь, — веселились — танцовщицы. — Среди нас шатенки — на любой вкус, выбирайте. Знаете поговорку? «Одну ягодку беру, вторую примечаю, третья мерещится».
— Разыгрываете, красавицы? — почти рыдал лейтенант.
— За красавиц спасибо, а разыгрывать вас нам незачем…
Слышно было, как под удаляющийся смех кордебалета Борис метнулся куда-то, заглянул в соседнюю комнату, затем, постучав, ввалился к Орецкому.
— Добрый день, Дмитрий Игоревич, — произнес Юрьев с интонацией, употребляемой народом в сочетании — «чтоб ты сдох». — К вам самозванка не забегала?
Когда Митя Орецкий не сможет танцевать, он будет не то что срывать, а без усилий ножницами стричь овации в драматическом театре. Такую грозу выдал!
— Господин лейтенант, вам поведали о преследующем меня призраке (отдаленное ворчание грома). Требую прекратить дурачиться (громыхнуло). Подозревайте меня в преступлении — ваше дело, не верьте моим исповедям — ваши проблемы, но оставьте меня в покое немедленно (перекатилось эхо).
Да, Борис Юрьев человек настырный, человек при исполнении, но все равно отвалил. Уж очень убедителен был в гневе Митя.
Я выбралась из-под кушетки и призналась:
— Воспитываю лейтенанта, чтобы театр с вешалкой не путал.
— Что вам, собственно, известно о театре и вешалке, Полина? — осуждающе промямлил Митя.
— А вам о редакциях и уголовном розыске?
— Я не клал вам в рот пальцы, только руку показал.
Мы рассмеялись. Орецкий был трезв. Он явно ждал, но не вымогал объяснений. Умение оставлять абсолютно все на ваше усмотрение свойственно лишь мудрым и уставшим людям.
— Как там с трактовкой дао? Хочешь быть счастливым всю жизнь, думай быстро, говори медленно, не смотри в глаза и улыбайся? — выпендрилась я.
— Давайте не будем тусоваться, — предложил Орецкий. — Каждый говорит то, что желает услышать в ответ. Желание это можно уловить и не уловить, удовлетворить и не удовлетворить.
Елки! Не зря меня так раздражало стремление Юрьева свести Митю к знаменателю «пропойца и педераст». Ведь, если честно, сам Борис не заметил бы укола «давайте не будем тусоваться».
Я кратко обрисовала Орецкому ситуацию. Журналистка. Знакома кое с кем из ментов, но в данном случае связываться с ними не намерена.
— Почему? — спросил Митя.
— Потому что вы не убийца.
— Вы угадали. Без благодарности обойдетесь?
— А чем мне отблагодарить вас за содействие? — вспылила я.
Высокомерие Орецкого иногда сердило.
— Поля, отдайте фотографию Нины, вы ее в прошлый раз по рассеянности прихватили, и, Христа ради, принесите подушку из гримерной Вадима. Я туда не ходок, страшно.
— Посещение смежного помещения дозволено, Митя?
Все-таки я держала в уме, что он основной подозреваемый в двойном убийстве, если спросила такое.
— Они не опечатали дверь, не закрыли на ключ. Через неделю за, как вы выражаетесь, «смежное помещение» грянет война. Но сейчас балетных туда калачом не заманишь. Я подарил плюшевую безделицу Вадимчику на именины. Совсем недавно. Теперь это жуткий сувенир. Но мне он нужен. На горькую память. Не опасайтесь подвоха, это личное. Сугубо.
— Какая подушка? — сдалась я.
— В виде толстого безмятежного бегемота.
— Идет, сейчас притащу.
Глава 12
Комната, в которой произошло преступление, была затемнена. Похожие на эти, плотные шторы опускал наш школьный учитель географии перед показом на трещащем кинопроекторе учебных фильмов. Чахленькие и скудненькие такие после всех «телекино-путешествий», а многие и в настоящих путешествиях побывали, — а эти кадрики показывали в конце урока, часто захватывали перемены, поэтому мы не любили эту киношку. Почему-то я не решилась включить свет в гримерной убитого — вопреки первому порыву. Огромная игрушка лежала возле зеркала на столике. Я потянулась за ней, когда услышала своеобразный шум проверки преграды на прочность. Кто-то, не зная, на замке ли дверь, аккуратно ее обследовал. Я спряталась за портьерой. Раздались крадущиеся шаги. Несколько минут я благоразумно не высовывала носа. А высунув, чуть не заорала. Спиной ко мне над бегемотом склонилось привидение в белом балахоне с капюшоном.
Я часто храбрюсь, особенно задним числом. Но тут струсила до настоящей дрожи. «Призраки — продукт жизнедеятельности мутящегося рассудка», — напомнила я себе и неудачно двинула локтем. Стоящий на подоконнике цветочный горшок звучно возмутился моей неловкостью. Почти мгновенно хлопнула дверь. Я выглянула из укрытия: гримерная была пуста, подушка второпях брошена на стул. «Бесплотным созданием?» — поддержала я себя. И вихрем выскочила в коридор. Лишь на долю секунды вспугнула досаду предположением: «Что, если во всем театре свет вырубили?» Но пронесло. Таинственная фигура трусила в сторону лестницы. Догнать ее труда не составило. Схватить за плечо заставить себя было тяжелее, но я совладала с нервами — свои же, не чьи-то.
