настойчиво губернатор добивался того, чтобы подрядчики качественно отремонтировали, а где-то и заново переложили дорожное полотно хотя бы на центральных городских магистралях, в том числе и на той трассе, по которой кортеж проследовал в больницу—и эта работа в целом была выполнена, — Воронин про себя мрачно усмехнулся.
«Выходит, не зря ты так старался, так торопил строителей, — подумал он. — Вот по этой гладкой, без выбоин, дорожке, Николай Дмитриевич, тебе предстоит совершить еще одну поездку, последнюю… прямиком на городское кладбище… »
Прежде чем губернское начальство выбралось наружу из своих лимузинов, несколько крепких, сурового вида молодых мужчин быстро, в считаные секунды, «зачистили» от лишних людей и даже от младшего медперсонала просторное фойе нового восьмиэтажного здания Кардиоцентра. Один из охранников остался у лифтов в холле, двое — один на лифте, другой пешком по лестнице — отправились на четвертый этаж, где располагается отделение реанимации, четвертый их коллега контролировал запасной выход, пожарную лестницу и гардеробную, а еще трое сотрудников охраны должны были опекать непосредственно «тела» (хотя, по правде говоря, вице-губернатору и другим прибывшим в его свите чиновникам столь многочисленная охрана по должности не полагалась).
Сюда же, в фойе, чтобы встретить непосредственно у входа вице-губернатора, а с сегодняшнего дня и. о. главы области, и его свиту, из административного крыла здания вышли двое мужчин, одетых по случаю в белые халаты: начальник облздрава и главврач Кардиоцентра, у обоих были постные, если не сказать печальные лица.
Соответствующую мину пришлось скорчить и Воронину, хотя его рукопожатие, которым он обменялся с встречавшими его в фойе медиками, получилось бодрым и энергичным.
— Ну как он? — спросил Виталий Алексеевич, адресуясь прежде всего к главврачу (начздрав был по профессии фармацевтом и ни черта, кажется, в медицине не понимал). — Есть хоть какое-нибудь улучшение?
Вначале оба медика в унисон, как китайские болванчики, отрицательно покивали головой, затем главврач, сделав вялый приглашающий жест в сторону лифта, устало произнес:
— Приступ, как вы уже знаете, Виталий Алексеевич, случился в половине пятого утра…
— Вчера, во второй половине дня, я навещал Николая Дмитриевича в его палате, — тут же воткнулся в разговор «фармацевт». — Он чувствовал себя в принципе нормально… поставил даже вопрос, чтобы его выписали… что он, мол, в порядке… если нужно, подлечится амбулаторно, в домашних условиях… и еще говорил, что здесь, в стационаре, врачи запрещают ему заниматься служебными делами, принимать… разных людей… а это действует на него хуже, чем болезнь…
Они втроем вошли в лифт. Воронин жестом велел начздраву заткнуться, предоставив тем самым вновь слово главврачу Кардиоцентра.
— Диагноз вы уже знаете: обширный инфаркт миокарда… как результат гипертонической болезни и развившейся эмболии коронарных сосудов… Положение тяжелое, но стабильное… Нами приняты все меры, чтобы сохранить Николаю Дмитриевичу жизнь… Я лично созванивался с академиком Акчуриным и другими нашими светилами. Николай Дмитриевич, как вы сами понимаете, нетранспортабелен. Примерно через два часа мы ожидаем прибытия бригады специалистов из Москвы… в аэропорт за ними уже выслан наш служебный транспорт.
Выйдя из лифта, они на короткое время задержались у дверей реанимационного отделения. Кто-то из обслуги принял у вице-губернатора пальто и тут же набросил ему на плечи белоснежный халат.
— Подготовьте соответствующее медицинское заключение, — сказал Воронин. — Официальный документ передадите моему помощнику, заверенную копию — нашему пресс-секретарю Аркушину. Как это ни грустно, но придется известить о случившемся широкую общественность…
— С нашей стороны все уже заготовлено, — заверил его начздрав.
Пока они обменивались репликами, на просторной лестничной площадке четвертого этажа собрались еще несколько человек, прибывших вместе с Ворониным не столько проведать человека, которому каждый из них в той или иной степени был обязан своим нынешним положением (ежу понятно, что доступ к тяжелобольному губернатору сейчас строго ограничен, если и вовсе не закрыт), сколько поучаствовать в некоем общественном событии, заодно засветиться в группе влиятельных губернских персон, так сказать, «отметиться».
Кстати, Аркушин подсуетился и здесь: «мероприятие» снимал на пленку парень из местной телекомпании; подразумевалось, что несколько слов в микрофон скажут главврач и сам Воронин, а уже вечером, если будет такая команда, отредактированный лично Аркушиным сюжет покажут в одном из выпусков новостей.
Поняв причину нервозности главного врача Кардиоцентра (здесь, в больнице, с утра находились родственники Хозяина, его жена, дочь, зять, ведающий местным филиалом «Газпрома», племяш, занимающий должность главы правления «Волжского народного банка», а также мэр Н-ска Мельников, в недавнем еще прошлом приятель Воронина, а нынче его конкурент, если не сказать заклятый враг), Виталий Алексеевич небрежным жестом попросил всех, кто с ним приехал, включая «телевидение», оставаться на месте, а сам в сопровождении главного врача прошел в реанимационное отделение.
Леня Соломатин, отсняв на видеокамеру транспорт, припарковавшийся на площадке перед Кардиоцентром (снимал он, оставаясь в кресле водителя, прямо через лобовое стекло служебной «ГАЗ-31»), а также появившихся оттуда людей, проследовавших дружной гурьбой в больницу, наконец выключил портативную «Сони» и тут же принялся комментировать только что увиденное им.
— Сечешь поляну, Герман? — обратился он к расположившемуся рядом, в кресле пассажира, коллеге. — Областной прокурор и спикер уже определились… прибили к воронинской мафии. Видать, плохи дела у Николая Дмитриевича, на этот раз не выкарабкается… А охраны-то, охраны! Восемь лбов насчитал, а еще ведь и менты их сопровождают!..
Герман Карахан, пожав плечами, промолчал. Мельникова тоже сопровождала в больницу машина с охраной (сотрудников, правда, было всего трое). Наверное, у этих господ — особенно в нынешней ситуации, когда может встать вопрос о «наследнике», — есть веские основания тревожиться за собственные жизни. Но то, что вице-губернатор и его свита передвигаются по городу в окружении столь большого количества вооруженных лбов, это уже не столько забота о личной безопасности, сколько неприкрытая демонстрация силы.
«Рановато что-то у вас сносит башню, господа, — мрачно подумал про себя Карахан. — Москве, конечно, нет до нас особого дела… как и до всех остальных не слишком „проблемных“ регионов. Но и зарываться сильно не стоит, потому что правила игры, кажется, еще никто не отменял… »
— Обрати еще внимание, Герман, что Воронин и его кореша из обладминистрации… внаглую, совершенно открыто пользуются услугами охранной фирмы «Центурион», — подал реплику Соломатин. — За чей, интересно, кошт? Они же, то есть центурионовцы, взялись обслуживать новую дирекцию комбината. На прошлой неделе, однако, хороших плюх им выдали в Новомихайловске… Знать, не такие уж они крутые ребята?!
— Проигранное сражение еще не есть проигрыш целиком войны, — философски заметил Карахан. — Если бугры по данному вопросу промеж собой не сговорятся, то следует ожидать новых разборок в том же Новомихайловске…
Из центурионовского джипа наружу выбрался охранник, одетый в темную, с серо-голубыми разводами служебную куртку. Прикурив сигарету на ходу, он принялся обходить по периметру стоянку для служебного автотранспорта, а также личных машин сотрудников медперсонала (именно здесь, в полусотне метров от главного входа, Соломатин припарковал служебную тачку). Держа руки в карманах — неискоренимая привычка, говорившая о его ментовском прошлом, потому что только менты умеют ходить вот так, как этот субчик с эмблемой ЧОП «Центурион» на форменной куртке, — чуть набычившись, пыхая зажатой в углу рта сигаретой, охранник, то ли из праздного любопытства, то ли из служебного рвения, стал обходить подряд все припаркованные здесь машины, поочередно заглядывая в их салоны.
Заметил… Но оказался далеко не дурак: сам не стал выяснять, что за личности сидят в черной «волжанке», снабженной спецномером, а, отойдя чуть в сторонку, поднес к губам портативную рацию.
