Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: ' Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно'. Кому? Подлости буду честно служить, дикости? Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
- Тогда не надо так переживать, - пыталась успокоить разнервничавшегося мужа Татьяна Владимировна. Но остановить Василия Николаевича уже не было никакой возможности.
- Что меня погубило, - признался опальный генерал, - то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель, - пророчески добавил Василий Николаевич. - Я поехал по районам, и когда все увидел, все это страшное, - тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это. Отсюда у меня пошли настроения, мышления (очевидно, размышления. - Б. С.), я стал их высказывать тебе, еще кое-кому, и это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что, если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!
На этот патриотический порыв Татьяна Владимировна ответила словами, которые одинаково точно характеризуют настроения в стране как сразу после Второй мировой войны, так и на исходе 20-го столетия:
- Сейчас никто не стремится к тому, чтобы принести какую-нибудь пользу обществу. Сейчас не для этого живут, а только для того, чтобы заработать кусок хлеба. Неинтересно сейчас жить для общества…
- Нет, это должно кончиться, конечно, - с неизбывным русским оптимизмом подытожил невеселый разговор Гордов. - Мне кажется, что, если бы Жукова еще годика на два оставили на месте (в июне 1946-го попал в опалу, смещен с поста главкома Сухопутных войск и отправлен командовать второстепенным Одесским военным округом. - Б. С.), он сделал бы по-другому…
В одном из разговоров Рыбальченко заявил Гордову: 'Я все-таки думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще что-нибудь уцелеет (он ошибся только в сроках: Советский Союз развалился не в середине 1950-х, а в начале 1990-х. - Б. С.)… Как наш престиж падает, жутко просто! Даже такие, как венгры, чехи, и то ни разу не сказали, что мы вас поддерживаем. За Советским Союзом никто не пойдет…'
В принципе, разговоры опальных генералов можно рассматривать как своего рода пародию на антигитлеровский заговор 20 июля: в отличие от германских заговорщиков у Кулика, Гордова и Рыбальченко дальше разговоров дело не пошло, да и не могло пойти. На следствии Кулик на одном из последних допросов заявил: 'Прошу мне верить, что никаких практических мер по террору против членов Советского правительства при мне не обсуждалось'. Да и как, спрашивается, даже в бытность свою на командных постах в Приволжском военном округе, три генерала могли на деле подготовить и осуществить террористический акт против не то что Сталина - Молотова или Маленкова? О каком военном перевороте могли они помышлять, сидя в Куйбышеве, за сотни километров от Москвы? Но Сталин за разговоры карал также строго, как и за конкретные дела. Генералиссимус хотел приструнить победителей Германии и Японии, покорителей Берлина и Вены, Праги и Будапешта.
На суде, состоявшемся 24 августа 1950 года, Кулик признал свою вину в том, что критиковал сталинскую стратегию ведения войны: '…Когда я был в Германии по подготовке боевой операции, ко мне приехал Жуков, который после осмотра позиций пригласил к себе обедать. Во время обеда завязался разговор о методах ведения войны, и Тимошенко вновь начал разыгрывать меня, высказав при этом, что всех нас, стариков, отстранили от командования и в ход пошла молодежь. Что война сейчас идет не качеством, а количеством (будто Тимошенко, Кулик и Жуков воевали качеством! - Б. С.). Я с этим высказыванием Тимошенко соглашался, разделял его высказывания, принимал участие в критике обиженных лиц руководства Главного Командования'.
Председательствовавший на процессе В. В. Ульрих зачитал Григорию Ивановичу показания Гордова: 'В беседах с Рыбальченко и Куликом, которые были более близки ко мне, высказывал угрозу по адресу руководителей ВКП (б) и правительства. При этом я неоднократно называл руководителей ВКП (б) и правительства правящей кликой и кучкой тиранов и обвинял их в том, что они ради личного обогащения якобы разграбили страну и сделали ее нищей… Разделяя мои вражеские настроения, Рыбальченко и Кулик также злобно клеветали на правительство и, обвиняя его в неспособности руководить страной, договорились до того, что такое правительство необходимо свергнуть…'
И бывший маршал вынужден был признать: 'Был случай, когда Гордов вышел из госпиталя и зашел вместе с Рыбальченко ко мне на квартиру, у нас возник разговор, и Гордов сказал: 'Черт знает, довели страну до нищего состояния'. Затем, когда был болен Сталин, Гордов высказался так, что существует какая-то правительственная кучка тиранов. При мне о Сталине и о свержении Советского правительства Гордов и Рыбальченко никогда не говорили, так как они знали, чтоя был близок к Сталину, и они боялись меня. Возможно, это они говорили вдвоем, без моего присутствия… Да, Гордов и Рыбальченко - антисоветские люди, с которыми я вел антисоветские разговоры, чего раньше не замечал и осознал это только в тюрьме'.
В последнем слове Кулик просил о снисхождении: 'Я был озлоблен против Советского правительства и партии, чего не мог пережить, как большевик, и это меня привело на скамью подсудимых. Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что я в душе не враг, что я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него. Я оказался политически близоруким и не сообщил своевременно о действиях Гордова и Рыбальченко'.
Сталин Кулика не пощадил. 25 августа 1950 года его расстреляли. В тот же день судили Гордова и Рыбальченко. Они признали свою вину, но жизнь все равно не спасли. Василий Николаевич на закрытом заседании Военной Коллегии Верховного Суда согласился, что вел 'нездоровые разговоры о коллективизации и во время одного такого разговора допустил выпад против Сталина', но уверял, что не является ни врагом, ни контрреволюционером и горячо любит свою Родину.
Германские заговорщики 20 июля в большинстве своем на суде пощады не просили, да и понимали неизбежность смертных приговоров. Они утверждали, что в устранении Гитлера видели единственный путь для спасения Германии. Советские генералы-псевдозаговорщики не стали на процессах отстаивать свои антисталинские взгляды. Здесь сыграли роль сразу несколько обстоятельств. Немецкие генералы и политики держали ответ за неудавшееся покушение на фюрера и реальный заговор с целью захвата власти. Гордова, Кулика и Рыбальченко судили за одни только разговоры. Они уже несколько лет провели в тюрьме и надеялись, что высшей меры наказания к ним применять не будут. Сказалась и разная ментальность германских аристократов, составлявших костяк заговора 20 июля, и советских выдвиженцев из рабоче-крестьянской среды. Штауффенберг, Бек и их соратники рассчитывали после убийства Гитлера ликвидировать нацистский режим и вернуться к демократии Веймарской республики. Кулик, Гордов и Рыбальченко дальше мыслей об улучшении советской власти и замены Сталина кем-либо более терпимым и менее жестоким не шли. Кулик, например, показал на суде: '… Мы обсуждали, если что-либо случится со Сталиным, то кто его может заменить? Я сказал, что может заменить его Молотов, но он тоже уже стар, а Гордов или Рыбальченко сказал, что его лучше может заменить Вознесенский'.
Устранить же Сталина мнимые заговорщики имели еще меньше возможностей, чем агенты германских или японских спецслужб.
Были ли у Сталина планы покушения на Гитлера, а у Гитлера - планы устранения Сталина и других членов ' Большой тройки '? Собиралась ли японская разведка с помощью бывшего комиссара госбезопасности Люшкова уничтожить советского лидера? Боюсь, что сегодня на все эти вопросы придется дать скорее отрицательный, чем положительный ответ.
Как же повлияли шпионские страсти военного времени на исход войны? Думаю, что почти никак. Порой немецкие агенты сообщали действительно ценные сведения стратегического значения, но вот использование их определялось общей стратегической концепцией и видением войны самим Гитлером и ближайшими к нему генералами. И главные решения по проведению основных военных операций принимались обыкновенно независимо от наличия тех или иных агентурных донесений.
Хотя после окончания войны прошло уже более полувека, подготовка спецслужбами покушений на Сталина и Гитлера, действия немецкой разведки в советском тылу и советской разведки на территории
