безопасности. Козырек скалы, нависший над ним, обламывал волны, как самый настоящий волнорез, и они доходили до Эрика в основном в виде крупных брызг. Он свесился вниз к воде, бурлившей как лава во время землетрясения, и стал вглядываться в ее пенную поверхность. Скала заглушала рев шторма, а там, где находился Эрик, было относительно спокойно. Он стоял теперь с оттянутой назад для броска рукой, сжимавшей прочный канат, и слушал. Вдруг ему показалось, что сквозь шум ревущей воды донесся слабый человеческий крик. Эрик, еще не будучи уверенным в том, что крик действительно был, сам закричал в темные несущиеся воды. Он подождал, пока блеснет молния, и при ее свете увидел лицо, то показывающееся над пенными потоками, то скрывающееся в них. Не долго думая Эрик бросил утопающему веревку. Канат был пойман, так как Эрик ощутил, что он резко натянулся. Сердце наполнилось гордостью и радостью, и он во всю мощь своего сильного голоса крикнул утопающему:
– Обвяжись вокруг пояса и я тебя вытащу!
Как только он почувствовал, что его указание выполнено, Эрик стал продвигаться вместе с сильно натянувшимся канатом в глубь пещеры, стараясь сделать так, чтобы утопающий попал в небольшой вход, своего рода гавань в пещере, где вода была заметно спокойнее. Потом он стал тянуть канат из воды. Утопающий был тяжел, а кроме того его постоянно кидало в бушующих потоках, поэтому тянуть было очень трудно. Наконец Эрик собрал силы для последнего рывка и уже наполовину сделал его, как вдруг блеснула молния, и оба мужчины – спаситель и спасаемый – взглянули друг на друга.
Эрик Сансон и Абель Бегенна не могли оторвать друг от друга глаз и об этом их свидании не знал никто, кроме них самих. И господа бога...
На секунду сердце Эрика сжалось от острой боли. Все его надежды и мечты рушились, в его взгляде не было ничего, кроме лютой ненависти, он не контролировал себя. В глазах же Абеля он увидел огромную признательность и радость от того, что именно он, Эрик, ближайший друг, спасает его. Это усугубило злость последнего. Он отступил назад, и канат, быстро раскручиваясь, побежал из его рук. Момент помешательства сменился пробуждением совести, и он попытался исправить дело, но было уже поздно.
Прежде чем он сумел прийти в себя, в воздухе мелькнули руки потерявшего опору Абеля, и с ужасным криком он опять скрылся в бушующих волнах.
Эрик побежал от того места прочь, не думая о том, что в любую минуту может сорваться в пучину вслед за Абелем. В его ушах стоял ужасный крик погибающего друга. Едва он добрел до скалы с флагштоком, как был окружен людьми. Перекрывая грохот бури, хозяин гавани кричал ему в ухо:
– Мы подумали, что ты погиб, когда услышали тот страшный крик! Как ты бледен! Где твоя веревка? Ты кого-нибудь вытащил?
– Нет! – хрипло прокричал он в ответ. Он почувствовал, что никогда и никому не сможет объяснить, почему он позволил своему старому другу упасть обратно в свирепые волны, выпустив из рук канат. И главное: ведь он, Эрик, по сути утопил Абеля именно в том месте и при тех же обстоятельствах, при которых два года назад Абель спас его, Эрика... Он надеялся, что одной смелой ложью положит конец всем расспросам, покончит с этим делом раз и навсегда. Свидетелей его преступления не было, и если уж ему суждено до конца дней своих видеть перед глазами то бледное, измученное лицо и слышать в ушах тот предсмертный крик, по крайней мере никто другой об этом никогда не узнает.
– Нет! – повторил он еще громче, чем в первый раз. – Когда я карабкался на скалу, канат выскользнул у меня из рук и упал в море! – Он поднялся и, шатаясь, устремился вниз со скалы по тропинке к своему дому, где заперся до следующего утра.
Оставшуюся часть ночи он провел, лежа на кровати, во всей одежде, боясь пошевелиться, глядя в потолок. Ему казалось, что в темноте комнаты взблескивают молнии и при их неровном свете он видит бледное мокрое лицо... Сначала Абель радуется, что его спасают и что спасает его друг, но радость тут же исчезает, и на лице на мгновение появляется отчаяние. Потом лицо исчезает, но долго еще слышится ужасный крик... Он не умирает, но всегда будет эхом жить в глубинах его души.
Наутро шторм прекратился, и погода на берегу установилась спокойная и даже мягкая. Только по морю еще бегали карликовые, но все еще злые волны. К берегу не переставало прибивать остатки кораблекрушения. На причалы в гавани море выбросило два трупа – хозяина судна, потерпевшего крушение, и моряка, которого в Пенкасле никто не смог опознать.
Сара в тот день не видела Эрика до самого вечера, а в сумерках он пришел сам. Окно на ночь было распахнуто, и Эрик не стал входить в дом, а разговаривал со своей невестой, облокотившись на подоконник и перегнувшись передней частью тела из сада в комнату.
– Ну что, Сара, – громко позвал он ее. Почему-то голос его прозвучал необычно тихо и хрипло. – Готово ли свадебное платье? В воскресенье двенадцатого апреля, не забудь! В воскресенье, двенадцатого!
Сара была рада, что их маленькая ссора так быстро прошла, но как всякая женщина, которая видит, что все ее страхи были напрасны и что пришло примирение, она тут же повторила то, чем так оскорбился Эрик накануне;
– В воскресенье так в воскресенье, – сказала она, не глядя на него. – Если только в субботу не явится Абель!
Она взглянула на окно испуганно, уже раскаиваясь в том, что сказала и тая надежду на то, что на этот раз ее гордый возлюбленный не обидится. Но Эрика уже не было в окне. Со вздохом она вновь принялась за работу.
Сара не видела Эрика до самого воскресенья, когда их имена были зачитаны в церкви в третий раз. Он явился к ней во главе большой процессии людей с видом собственника, который наполовину обрадовал ее, наполовину разозлил.
– Не торопитесь, сэр! – сказала она, отталкивая его под общее хихиканье всех присутствовавших девушек. – До двенадцатого апреля еще целая неделя! Имей терпение! Воскресенье двенадцатого, если ты забыл, наступает после субботы одиннадцатого! Имей терпение!
При этих словах девушки опять захихикали, а молодые люди, никого не стесняясь, заржали, словно лошади, перекрывая своим хохотом все на свете. Через минуту, однако, все замолчали, удивленно глядя на Эрика. Его обычно румяное лицо в одну секунду побледнело словно полотно. Он круто развернулся и зашагал прочь. Сара не так испугалась, как остальные, и она даже сумела разглядеть на этой смертельно- бледной маске признаки триумфа. Она засмеялась.
Вся неделя прошла спокойно, без событий. В субботу Сара несколько раз испытывала приступы тревоги, к вечеру усилившиеся. Эрик был мрачен, но спокоен. Всю неделю, по ночам, он ходил к скалам и кричал там что-то. Казалось, у него на сердце была какая-то тяжесть и он пытался облегчить ее таким способом. В субботу он весь день не выходил из дому. Соседи знали, что на следующий день у него свадьба, и, думая, что он готовится к этому важному шагу в жизни, не беспокоили его. Только один раз его потревожили. Пришел старик-лодочник и сказал Эрику:
– Эрик, вчера я ездил в Бристоль. Был у канатного мастера и заказал ему веревку взамен той, что ты потерял в ту ночь. Так вот, повстречался мне там Майкл Хивенс, тамошний торговец. Он сказал, что неделю назад на «Морской Звезде» прибыл из плавания Абель Бегенна. Он положил в бристольский банк кучу денег на имя Сары Бегенна. Об этом Майкл узнал из его собственных уст. Вот. А потом Абель пересел в «Красотку Элис», идущую в Пенкасл. Мужайся, парень. – Последние слова лодочник сказал при виде того, как Эрик со стоном закрыл голову руками. – Он был твоим старинным товарищем, я знаю. Но ему уже не поможешь. Всего вероятней, он пошел ко дну вместе с остальными в ту проклятую ночь, я думал, что будет правильней сказать тебе все. А то как бы это все иначе не вышло. Ты успокой Сару. Он был ей тоже большим другом, а женщины, ты знаешь, всегда принимают такое близко к сердцу. Будет очень плохо, если она узнает об этом в самый день свадьбы.
Сказав все, он поднялся со стула и вышел из дома, оставив Эрика в позе отчаяния, с закрытым ладонями лицом.
– Бедняга! – пробормотал лодочник, спускаясь по крыльцу. – Он все принял близко к сердцу. Да что тут говорить! Ведь они были такими друзьями-приятелями! А, кроме того, Абель как-то спас его от верной смерти!
В тот день школьники освободились раньше от занятий и, как обычно в такие дни, все скопом помчались к пристани и ближайшим утесам, чтобы вдоволь порезвиться там.
