Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Хищные вещи века. Чрезвычайные происшествия. Полдень, XXII век
ХИЩНЫЕ ВЕЩИ ВЕКА
«Есть лишь одна проблема - одна-единственная в мире - вернуть людям духовное содержание, духовные заботы…»
Глава первая
У таможенника было гладкое округлое лицо, выражающее самые добрые чувства. Он был почтительно-приветлив и благожелателен.
- Добро пожаловать, - негромко произнес он. - Как вам нравится наше солнце? - Он взглянул на паспорт в моей руке. - Прекрасное утро, не правда ли?
Я протянул ему паспорт и поставил чемодан на белый барьер. Таможенник бегло перелистал страницы длинными осторожными пальцами. На нем был белый мундир с серебряными пуговицами и серебряными шнурами на плечах. Он отложил паспорт и коснулся кончиком пальца чемодана.
- Забавно, - сказал он. - Чехол еще не высох. Трудно представить себе, что где-то может быть ненастье.
- Да, у нас уже осень, - со вздохом сказал я, открывая чемодан.
Таможенник сочувственно улыбнулся и рассеянно заглянул внутрь.
- Под нашим солнцем невозможно представить себе осень, - сказал он. - Благодарю вас, вполне достаточно… Дождь, мокрые крыши, ветер…
- А если под бельем у меня что-нибудь спрятано? - спросил я. - Не люблю разговоров о погоде.
Он от души рассмеялся.
- Пустая формальность, - сказал он. - Традиция. Если угодно, условный рефлекс всех таможенников. - Он протянул мне лист плотной бумаги. - А вот и еще один условный рефлекс. Прочтите, это довольно необычно. И подпишите, если вас не затруднит.
Я прочел. Это был закон об иммиграции, отпечатанный изящным курсивом на четырех языках. Иммиграция категорически запрещалась. Таможенник смотрел на меня.
- Любопытно, не правда ли? - сказал он.
- Во всяком случае, это интригует, - ответил я, доставая авторучку. - Где нужно расписаться?
- Где и как угодно, - сказал таможенник. - Хоть поперек.
Я расписался под русским текстом поперек строчки «С законом об иммиграции ознакомился (лась)».
- Благодарю вас, - сказал таможенник, пряча бумагу в стол. - Теперь вы знаете практически все наши законы. И в течение всего срока… Сколько вы у нас пробудете?
Я пожал плечами.
- Трудно сказать заранее. Как пойдет работа.
- Скажем, месяц?
- Да, пожалуй. Пусть будет месяц.
- И в течение всего этого месяца… - Он наклонился, делая какую-то пометку в паспорте. - В течение всего этого месяца вам не понадобятся больше никакие законы. - Он протянул мне паспорт. - Я уже не говорю о том, что вы можете продлить ваше пребывание у нас на любой разумный срок. А пока пусть будет тридцать дней. Если вам захочется побыть еще, зайдете шестнадцатого мая в полицию, уплатите доллар… У вас ведь есть доллары?
- Да.
- Вот и прекрасно. Причем совсем не обязательно именно доллар. У нас принимают любую валюту. Рубли, фунты, крузейро…
- У меня нет крузейро, - сказал я. - У меня только доллары, рубли и несколько английских фунтов. Это вас устроит?
- Несомненно. Кстати, чтобы не забыть. Внесите, пожалуйста, девяносто долларов семьдесят два цента.
- С удовольствием, - сказал я. - А зачем?
- Так уж принято. В обеспечение минимума потребностей. К нам еще ни разу не приезжал человек, не имеющий каких-нибудь потребностей.
Я отсчитал девяносто один доллар, и он, не садясь, принялся выписывать квитанцию. От неудобной позы шея его налилась малиновой кровью. Я огляделся. Белый барьер тянулся вдоль всего павильона. По ту сторону барьера радушно улыбались, смеялись, что-то доверительно объясняли таможенные чиновники. По эту сторону нетерпеливо переминались, щелкали замками чемоданов, возбужденно оглядывались пестрые пассажиры. Всю дорогу они лихорадочно листали рекламные проспекты, шумно строили всевозможные планы, тайно и явно предвкушали сладкие денечки и теперь жаждали поскорее преодолеть белый барьер - томные лондонские клерки и их спортивного вида невесты, бесцеремонные оклахомские фермеры в ярких рубашках на выпуск, широких штанах до колен и сандалиях на босу ногу, туринские рабочие со своими румяными женами и многочисленными детьми, мелкие католические боссы из Испании, финские лесорубы с деликатно притушенными трубочками в зубах, итальянские баскетболистки, иранские студенты, профсоюзные деятели из Замбии…
Таможенник вручил мне квитанцию и отсчитал двадцать восемь центов сдачи.
- Вот и все формальности. Надеюсь, я не слишком задержал вас. Желаю вам приятно провести время.
- Спасибо, - сказал я и взял чемодан.
Таможенник смотрел на меня, слегка склонив набок гладкое улыбающееся лицо.
- Через этот турникет, прошу вас, - сказал он. - До свидания. Позвольте еще раз пожелать вам всего хорошего.
Я вышел на площадь вслед за итальянской парой с четырьмя детьми и двумя механическими носильщиками.
Солнце стояло высоко над сизыми горами. На площади все было блестящее, яркое и пестрое. Немного слишком яркое и пестрое, как это бывает в курортных городах. Блестящие красные и оранжевые автобусы, возле которых уже толпились туристы. Блестящая глянцевитая зелень скверов с белыми, синими, желтыми, золотыми павильонами, тентами и киосками. Зеркальные плоскости, вертикальные, горизонтальные и наклонные, вспыхивающие ослепительными горячими зайчиками. Гладкие матовые шестиугольники под ногами и колесами - красные, черные, серые, едва заметно пружинящие, заглушающие шаги… Я поставил чемодан и надел темные очки.
Из всех солнечных городов, в которых мне довелось побывать, этот был, наверное, самым солнечным. И совершенно напрасно. Было бы гораздо легче, если бы он оказался пасмурным, если было бы грязно и слякотно, если бы этот павильон был серым, с цементными стенами и на мокром цементе было бы нацарапано что-нибудь похабное. Унылое и бессмысленное - от скуки. Тогда бы, наверное, сразу захотелось работать. Обязательно захотелось бы, потому что такие вещи раздражают и требуют деятельности… Все- таки трудно привыкнуть к тому, что нищета может быть богатой… И поэтому нет обычного азарта и не
