вооруженных сил страны далеко не сразу сосредоточились в его руках. В отдельных областях существовали самостоятельные воинские ополчения, участие в них принимали все вооруженные мужчины, и обладание оружием было неотъемлемым признаком свободного человека. В Норвегии, стране приморской, особое значение в обороне имел флот. Основная масса населения концентрировалась в прибрежных районах; они сообща снаряжали боевые корабли для охраны страны от набегов викингов и других беспокойных соседей. Ополчение возглавляли представители местной знати, родовитые «могучие бонды».
Таким образом, первоначальное объединение Норвегии было непрочным. Это стало заметным еще при жизни Харальда Прекрасноволосого, когда вспыхнули раздоры между его сыновьями; после его смерти[607] усобицы усилились. Братья не признали единовластия нового конунга, Эйрика Кровавая Секира, которому в конце концов пришлось бежать из Норвегии (он сумел захватить престол в викингских колониях на Британских островах, в Йорке). Положение в Норвегии несколько стабилизовалось после перехода власти к младшему сыну Харальда Прекрасноволосого – Хакону Доброму. Он воспитывался в Англии, при дворе англосаксонского короля Этельстана (Адальстейна саг), где и принял христианство. Однако его попытки распространить новую религию в Норвегии натолкнулись на упорное противодействие бондов. В отличие от своего отца и братьев, Хакон воспитанник Адальстейна получил власть в стране не как завоеватель, – его признали тинги разных частей страны, а он, очевидно (так, во всяком случае, рассказывается в «Круге Земном»), пошел на уступки их требованиям и не притеснял народ, – отсюда его прозвище «Добрый». При Хаконе укрепляется правопорядок в стране, окончательно оформляются областные тинги. Тинги оказывали поддержку Хакону, благодаря этому ему удалось упорядочить и оборону страны. При нем народное ополчение стало под начало конунга.
Но в качестве военного вождя король не пользовался неограниченной властью, и имели место случаи, когда ополчение отказывалось следовать за ним или даже выступало против него. Боевой силой, на которую король мог всецело рассчитывать, осталась его дружина. Разумеется, ее численность возрастала: наличие в стране верховного правителя привлекало в ряды его приверженцев молодых людей, искавших славы, добычи и высокого положения. Могущество короля в то время и измерялось в первую очередь размерами его дружины. Король ужо стал отчасти некоей точкой концентрации социальных интересов, близость к нему служила средством возвышения, способствовала поднятию социального престижа. Но это воздействие короля на окружение еще не было институциональным, оно в большой мере определялось его личностью: королю, которого считали удачливым, охотно служили; если же в стране царил голод (явление, в высшей степени частое в стране со столь ограниченными ресурсами и слабо развитыми производительными силами, как Норвегия) или она подвергалась иным бедствиям, то в них охотно винили того же правителя, – его, как полагали, оставила магическая «удача».
Королевская власть в IX–X веках оставалась в Норвегии относительно мало эффективной и вряд ли была способна оказывать заметное преобразующее влияние на внутренние отношения. Никакого административного аппарата в распоряжении короля не было. Функции ad hoc выполняли его приближенные, усадьбами короля, разбросанными в разных частях страны, управляли его слуги. Иными словами, король не был еще в состоянии создать собственный механизм власти, и все сообщения саг о таковом грешат анахронизмами. В частности, нет оснований доверять сообщению «Саги о Харальде Прекрасноволосом» (гл. VI) о том, что этот король якобы назначил в каждую область ярла, наделенного широкими фискальными, судебными и административными полномочиями, которому были подчинены херсиры, и что ярлы и херсиры должны были выставлять по приказу короля определенное число воинов. Снорри в данном случае приписывает Норвегии IX пока черты феодального королевства и присущей ему иерархии сеньоров и вассалов, – такой иерархии в Норвегии не сложилось и ко времени написания «Круга Земного».
Характер раннего государства в Норвегии на этой первоначальной стадии определялся, следовательно, тем, что в стране еще отсутствовало социальное «разделение труда». Функции хозяйственные, военные, религиозные, административные не были последовательно дифференцированы. Бонды были не только сельскими хозяевами, но и членами народных собраний, участниками воинского ополчения, в их руках сосредоточивалось местное управление. Языческий культ отправлялся в капищах, которые принадлежали знати или «могучим бондам», никакого особого жречества норвежцы не знали. Свобода бонда реально выражалась в его полноправии, ничем не ущемленном ни в личном, ни в имущественном отношении. Важно подчеркнуть, что ни и тот период, ни и более позднее время и Норвегии земля не представляла собой объекта свободного распоряжения и отчуждения. Право собственности на землю, которая переходила из поколения в поколение в пределах одной и той же семьи, выражалось в обладании ею, причем на семейное владение не смотрели лишь как на объект, вещь, – в нем видели скорее некое продолжение личности его обладателей, с которым они находились в нерасторжимом органическом единстве. Слово ??al «одаль», которым обозначалась эта наследственная собственность, имело вместе с тем и смысл – «родина», «отчина»; это слово общего происхождения и со словами, выражающими понятия «благородство», «знатность», т. е. «полноправие»; личные и имущественные права образовывали нерасторжимое единство и равно считались неотъемлемыми качествами члена общества.[608] Подобная структура собственности – показатель замедленной имущественной дифференциации – вместе с тем была и немаловажным препятствием на ее пути. Такой социальный строй, отличавшийся высокой сопротивляемостью, устойчивостью по отношению к всякого рода переменам, традиционалистский по самым своим основам, служил своего рода барьером на пути укрепления государственности.
Снорри Стурлусон, сосредоточивающий внимание на политической истории Норвегии, естественно, не проявляет особого интереса к социально-экономическим отношениям, которые, напротив, выдвинулись на первый план в построениях историков конца XIX и XX века. Наши знания о формах собственности в древней Норвегии основываются преимущественно на указаниях памятников права, в первую очередь «Законов Фростатинга» и «Законов Гулатинга», записи которых сохранились в редакциях XII и XIII веков, но содержание которых в немалой своей части восходит к более раннему периоду.
Для понимания дальнейшего развития раннего государства в Норвегии существенно иметь в виду реальность внешней опасности. Уже Харальду Прекрасноволосому пришлось организовать военную экспедицию против викингов. На протяжении X века Норвегия неоднократно подвергалась нападениям датчан и викингов, которые хозяйничали на Балтийском море. Одно время Норвегия оказалась даже в зависимости от датских королей. Таким образом, необходимость организации обороны страны ощущалась весьма остро. При всей своей рудиментарности королевская власть воспринималась жителями Норвегии как сила, противостоящая такой же силе в других странах. Уже существовало сознание, что только король способен представлять общие интересы норвежцев перед остальным миром. Показательно, что как раз в конце X века в источниках (в записи рассказа Оттара королем Альфредом) впервые встречается наименование страны Noregr,[609] и с этого же времени в поэзии скальдов наряду с наименованиями жителей отдельных областей Норвегии, отчасти восходящими к именам племен (ругии, хёрды, трёнды и др.), появляется слово «норвежцы» (nor?menn) как общее обозначение всех жителей норвежского королевства. Было бы неверно придавать чрезмерное значение этим явлениям, так как локальная разобщенность оставалась и впредь весьма сильной, но какие-то черты общенорвежского самосознания уже существовали и в моменты внешней опасности приобретали актуальность. Королевская власть могла ими воспользоваться в своих целях.
Около 960 г. Хакон Добрый погиб во время вторжения в Норвегию его племянника Харальда Серая Шкура (сына Эйрика Кровавая Секира), которому при поддержке датского конунга удалось захватить власть. Харальд Серая Шкура правил страной подобно своему деду, – как завоеватель. Он отнимал усадьбы у своих противников, вымогал поборы у населения. Совершив поход в Бьярмию, область на побережье Северного моря, Харальд получил дополнительные значительные богатства от грабежей, которым подверг тамошнее население. Все это давало ему средства привлекать в свою дружину новых воинов. Иными словами, первые конунги Норвегии, за исключением Хакона Доброго, мало чем отличались от предводителей викингов, которые устанавливали свое господство в захваченных странах. Они, собственно, и были викингами, ибо карьера многих норвежских конунгов не только в X, но и в первой половине XI века начиналась за морем, в завоевательных походах и грабительских экспедициях или на службе у иноземного государя. Обороняя Норвегию от нападений викингов, они сами управляли ею подчас подобными же методами.
Положение Харальда Серая Шкура осложнялось тем, что он подчинил себе Норвегию с датской
