спросить себя, какое будущее предназначено моему роду, если мы обречены быть оборотнями вечно.
Дэвид поменял позу, осознав, что снаружи уже стемнело. Её зрачки стали очень большими, но фиалковый ободок мерцал в желтом свете лампы. Её золотые волосы казались сделанными из света закатного солнца. Даже в великолепии своей молодости Корделия никогда не была так красива — но Корделия никогда не охотилась в грязных переулках Ист-Энда, убивая маленьких детей ради утоления голода. Мандорла не была человеком, поэтому её красота превосходила обычную человеческую, захватывая самую суть чувственных желаний.
— Это Паук? — спросил он приглушенным голосом. — Он снова неспокоен? Эдвард и я всегда боялись, что он воспрянет, и что, когда он снова выйдет на поверхность Земли, он будет вооружен новым знанием — лучшим, чем то, что он получил от Джейкоба Харкендера.
— Ты не можешь надеяться, что он решит вечно замереть только потому, что ты напугал его зрелищем его незначительности, — ответила она. — Ты и Таллентайр сделали то, что я считала совершенно невозможным — вы, обычные люди, посеяли страх в сердце Демиурга. Думаете, он вам за это благодарен? Возможно, да — но исключительно на свой лад. Но ты для него не больше, чем комар или личинка. Даже дерзкий сэр Эдвард всего лишь микроб — и тот факт, что однажды он заразил падшего ангела лихорадкой сомнения, не сделало Таллентайра повелителем мира. Теперь, когда ты пришел к пониманию болезней, притесняющих ваш род, ты пытаешься вылечить их, и ты вынужден терпеть, так как ищешь способы и средства. Паук и Сфинкс двадцать лет соревновались, пытаясь одолеть друг друга. Теперь они начинают расширять свои зоны влияния. Так осторожно, вкрадчиво и секретно, как могут только они. Ни один не ударит прежде, чем твердо решит, что он намерен предпринять и как это делать… но теперь, когда они пробудились и обнаружили, что мир так странен, я не думаю, что кто-то из них осмелится заснуть снова. Страх — это шпора, Дэвид, я думаю, тебе это известно.
Она снова оглядела его книги и бумаги, колбы и бутылки, схемы и диаграммы. Он хотел сказать, что не страх, а любопытство привели его к подобной жизни, но он сам не был уверен в этом и знал, что она ему не поверит. Да и с чего бы?
— Что ты видел в своих снах, Дэвид? , — спросила она, когда он ей не ответил.
— Обычные сны, — солгал он. Он не собирался — не мог — рассказать ей ни об Ангеле Боли, которая была послана, чтобы руководить непокорной волной его кошмаров, ни о его мечтах о Сатане, освобожденном из Ада, ни о его встречах в великой пирамиде Баст. Все эти материи были личными, он не мог рассказать о них Мандорле. Однако ему было интересно, насколько видения её души, вызванные ею в магических зеркалах, отличаются от его снов.
— Меня ты не видел? — спросила она с притворным упреком. — Я впускала тебя в мои сны, Дэвид. Я надеялась, признаю, что ты окажешь мне такую же услугу. Я всегда считала, что мне легче проникать в сны мужчин. Постарайся найти меня в своих снах, прошу тебя. Но уверяю — я вовсе не беспокоюсь о том, чтобы быть нежеланной. Я замечала тебя в своих зеркалах, но ты всегда скрыт тенями, и я никогда не видала столь темного будущего. Я уже почти начала верить тому, что говорят эти глупые священники о конце света: почти, но не совсем.
Она улыбнулась, окончив последнюю фразу.
— Странно, — сказал Дэвид, пытаясь повернуть беседу в новое русло, — что так мало слышно об истреблении оборотней Лондона. Двадцать лет назад о вас ходили только слухи. У меня тут достаточно искалеченных тел. Я провожу посмертные вскрытия для суда — либо те, кто их делает, иногда спрашивают моего совета. Все эти годы я наблюдал, как меняется отношение к ним. Давнишняя готовность верить в вас исчезает, однако вот ты опять появилась — живая и здоровая! Ты последовала примеру Пелоруса и прекратила питаться человеческой плотью?
— Да, я перестала, — сказал она без гордости или вызова. — Дело не в принципах, поверь мне, но я на время потеряла вкус к человеческому мясу. Можешь считать это ещё одним доказательством того, что я не собираюсь навредить тебе, твоей жене или детям. Но тот факт, что мы больше не охотимся, как раньше, не единственная причина утраты веры. Мир изменяется, и мне это известно. Наше существование не было необходимо для поддержания веры в наш род, точно так же не будет оно и преградой для исчезновения этой веры.
Дэвид смотрел на неё и удивлялся её поведению. Был ли это какой-то хитрый трюк, которым Мандорла надеялась заставить его поверить ей? Пелорус предупреждал его, что она может быть очень опасна. Несмотря на всё её демонстративное равнодушие, она жила среди людей очень давно и знала их достаточно близко, чтобы научиться манипулировать их доверием.
Он сдержанно осведомился:
— Ты сейчас замужем?
— Нет, — ответила она, — я не замужем. Но Сири — да. И Ариан женат, хотя его жена считает, что он жесток, поскольку не любит её столь сильно, как бы ей хотелось. Мы хорошо устроились. Ты можешь навестить мой дом в любое время. — Говоря это, она достала визитную карточку — совершенно обыкновенную визитную карточку — и потянулась, чтобы положить её на стол. Он не поднял её.
— Я бы не рискнул наведаться в логово оборотней, — сказал Дэвид легкомысленно. — По крайней мере, без особой на то причины.
— Меня это не расстраивает, — ответила она. — Я бы расстроилась, если бы ты хоть немного не боялся меня. Но ты не трус, и этому я тоже рада. Ты боишься Паука и Сфинкс, потому что ты не глуп, но ты не боишься, что твой разум разрушится или что ты склонишься перед ними в малодушном обожании. Я всё это знаю о тебе, видишь! Если ты обнаружишь истину в своих снах, ты не сбежишь от неё в ужасе, не станешь искать покоя в забытьи. Ты предупрежден и вооружен тем, что случилось с тобой раньше. Ты сильнее, чем мог бы быть Таллентайр — теперь, когда он стар. Но тебе все равно нужна помощь. Если Пелорус не придет и Таллентайр не объявится вовремя, помни, что можешь позвать меня. Доверяй мне или не доверяй — как хочешь. Но помни, что у меня есть возможности, которых ты не имеешь. Я зайду к тебе снова, когда узнаю, куда забрали Глиняного Человека.
Женщина встала, и он поднялся из вежливости, которая иногда может победить гравитацию. Она сильнее запахнула накидку и взглянула на темные окна.
— Не беспокойся о моей безопасности, — сказала Мандорла шутливо. — Я люблю ночь и не боюсь темноты.
— Хотел бы я сказать то же самое о себе, — ответил он.
— Тебе повезло больше, чем другим людям, — уверила она его. — Только ты один знаешь, что если услышишь шаги оборотней Лондона, двигающихся вокруг и позади тебя, это означает, что они явились защитить тебя, а не убить.
— Но я также знаю, как бесполезна эта защита от существ вроде Паука, — отметил он.
На это она только улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Когда она ушла, Лидиард снова сел на стул, неожиданно осознав, как сильно бьется его сердце, хотя он честно не мог понять почему.
— Прости меня, Корделия! — сказал он приглушенно. — Прости за мой взгляд и за мои мечты, и за беспомощность желаний, свойственных моей природе. Хотя я знаю, кто она на самом деле, я не могу не видеть её такой, какой она кажется, и так тяжело полностью отрицать сказанное неосмотрительным поэтом о единстве красоты и истины. Какая ужасная, обманчивая вещь — внешность!
Он снова поднял перо и принялся было писать, но ничего не получалось. Его пальцы не гнулись, и чернила на кончике пера засохли.
Он снова уронил перо и встал, сжимая зубы от боли, которая охватила его ноги и поясницу. А затем вышел, неуклюже, но торопливо, в освещенный газом коридор, словно не мог больше оставаться в комнате, которую Мандорла Сольер назвала мрачной.
4
На следующий день, в воскресенье, погода прояснилась, и солнце светило с чистого голубого неба. После завтрака Дэвид и Корделия вышли в сад и сели за дубовый стол. Каждый взял с собой книгу для чтения, но они не открывали их, потому что стали наблюдать, как их дети играют в яблоневом саду.
