Увидев, насколько напуганы монахи и в какой нерешительности находится аббат, Квинтус выступил вперед.
— Вашим людям не стоит обнажать клинки, — сказал он. — Если вы голодны, мы накормим вас, наш христианский долг — облегчать участь тех, кто в этом нуждается. Несомненно, цель вашего путешествия далеко отсюда, и мы поможем вам восстановить силы.
Лангуасс рассмеялся. Не ответив, он послал своих людей в монастырскую спальню и церковь, чтобы разбудить и доставить во двор всех остальных. Затем он сказал Квинтусу:
— Мы не хотим, чтобы о нашем приходе узнали в городе. Несомненно, там сейчас спят и рассердятся, если мы им помешаем. Может быть, мы воспользуемся вашим гостеприимством в течение нескольких дней, но, несмотря на то, что это место рекомендовалось как надежное, хотелось бы иметь гарантии нашей безопасности.
Пират повернулся и посмотрел на ворота — сразу же послышался звук закрывающихся деревянных запоров.
Затем оглядел стоявших вдоль стены, его взгляд остановился на Ноэле, чья одежда отличалась от платья монахов и слуг.
— А это кто? — отрывисто спросил Лангуасс.
— Ученый, мирянин, — быстро ответил Квинтус. — Гость, как и вы.
Тогда послышался другой голос, сказавший: “Кордери!”
Ноэл, удивленный тем, что его узнали, повернулся к двери пивоварни, где собирались остальные пираты.
Там же были и другие пленники со связанными за спиной руками. Лицо одного скрывал тяжелый колпак, другой стоял с непокрытой головой.
Заговорила женщина, светловолосая и такая же молодая, как “цыганская принцесса”, Ноэл узнал ее сразу, ему было больно видеть ее такой. Это была Мэри Уайт, дочь слуги князя Ричарда, тоже выросшая при лондонском дворе.
Лангуасс подошел к нему и, обнажив меч, приставил острие к горлу Ноэла.
— Откуда она знает тебя? — спросил пират с тревогой.
Но прежде чем Ноэл ответил, лицо пирата изменилось, будто имя, произнесенное девушкой, было ему знакомо.
— Кордери? — повторил Лангуасс. — Конечно, Кордери! Такой же гость здесь, как и я. — Пират убрал меч в ножны.
— Я объявлен вне закона, — сказал Ноэл, изо всех сил стараясь придать голосу уверенность, — как и вы. Но цена за мою голову всего тридцать гиней, а за вашу, думаю, дают раз в семь больше.
Лангуасс засмеялся.
— Так мало? — сказал он. — Ричард не очень щедр. Он знает, что обижает меня, если заявляет, что моя жизнь его не слишком интересует. Сейчас-то он должен запомнить меня лучше, после того, как я кое-что одолжил на борту тонущего “Уондерера”. Потеря госпожи этой девушки напомнит князю о долге чести, и он еще больше меня невзлюбит. — Пират сделал три шага и театральным жестом снял колпак с лица второго пленника.
Женщина не пыталась уклониться от грубых рук, оставаясь спокойной. Даже при слабом свете красота ее не вызывала сомнений. Черные волосы были шелковистыми, черты лица — мягкими, кожа — безупречно гладкой. Свежесть выделяла ее в этом мире, где почти все обычные женщины густо красились, чтобы скрыть оспины и бледность лица. Ее глаза были полуприкрыты. Казалось, она готова рухнуть, только сильная воля держит ее на ногах.
— Разрешите представить вампиршу Кристель д’Юрфе, — сказал Лангуасс. — Недавно придворная дама князя Ричарда, которая, к сожалению, прервала свое путешествие в Лиссабон из-за плохой погоды и непредвиденных обстоятельств. Она не совсем здорова.
Смысл последней фразы был более глубоким, чем казалось. Вампиры редко заболевали обычными болезнями или уставали. Ноэл догадался, что ей дали наркотик, может быть, даже яд, чтобы ввести в транс, в который впадали вампиры. Скорее всего, это сделали, чтобы она смогла перенести тяжелое и опасное путешествие.
Ноэл оглянулся, чтобы увидеть реакцию аббата. Лицо монаха было совершенно белым.
— Как вы смеете?.. — начал он.
Лангуасс прервал его.
— …привести дьявола в монастырь? — хмыкнул он. — Но здесь нет грегорианцев. Даже если бы были, разве можно найти лучшее место для дьявольского отродья, чем Божий дом, где порок можно компенсировать вашим смирением. Что она может натворить в этом святом месте?
Ноэл понимал, что эта небольшая речь предназначалась не столько монахам, собравшимся в монастыре, сколько собственным дружкам пирата, многие из них казались простыми людьми, для которых вампиры были тайной, наделенной сверхъестественной, злой силой. Видимо, они нуждались в заверениях, что вожак не ведет к гибели, а это могло случиться, потому что вампиры всегда жестоко наказывали тех, кто вредил им. Лангуасс был прав, говоря о том, что Ричард не пожалеет сил, чтобы настичь пирата, похитившего женщину его двора.
— Если вам нужна пища, — сказал Квинтус быстро, — тогда кто-нибудь должен пойти на склад, на кухню, а нам следует пройти в трапезную, там удобнее вести беседу, кроме того, надо отпустить тех, кто должен работать.
— Правильно, — сказал пират. — Но вы должны знать то, что я скажу. Вы знаете, кто мы, знаете также, что мы исполним угрозу.
Ноэл посмотрел на пиратов, подсчитывая мечи и пистолеты. У них не было мушкетов, только один или двое несли мешки. Он понял, что бандиты оснащены так легко не по желанию, а по необходимости: видимо, утратили большую часть своих пожитков во время бури. Многие оглядывались на него с подозрением или заинтересованные тем, что его имя было известно. Юноша представил, какие мысли могли родиться у тех, для кого имя Кордери что-то значило. Он был вне закона, но не такой, как они. Он был сыном любовника вампирши, убившего свою любовницу-аристократку и стремившегося навлечь эпидемию нa лондонские улицы. Им не из-за чего было любить его.
Когда банда входила внутрь, низкорослый прижал острие ножа к шее Ноэла, как будто за ним нужно было приглядывать, как за вампиршей. Но подошла молодая цыганка, и Ноэл с удивлением увидел, что она смотрела на него ласково, восхищенно, словно предупреждая, что в ее присутствии ему не причинят вреда.
3
К рассвету монастырь приобрел свой обычный вид. Монахи на утренней молитве, вручая себя во власть Бога, невозмутимо пели. Пиратов не было видно, хотя они оставили часового у ворот и наблюдателя на церковной башне.
Кристель и ее служанку Мэри Уайт заперли в камерах, предназначенных для согрешивших. Иногда мирянам могли приказать искупить здесь какое-то прегрешение, но давно прошли времена, когда господа, навлекшие на себя гнев Господень, могли поручить кому-то в обмен на подходящие дары принять за себя наказание. Постепенное падение церковной власти заключалось и в том, что такие наказания теперь очень редко передавались другим, а если это случалось, то их всерьез не воспринимали. В последние пятьдесят лет камеры аббатства Кардиган редко видели обитателей, монахи были этим довольны, однако никто не возопил о святотатстве, когда Лангуасс решил возобновить использование тюрьмы.
Пират и аббат распорядились, чтобы все в монастыре было как обычно. Поэтому Ноэл пошел в библиотеку, ел в большой комнате, но даже не пытался работать. Он размышлял о том, знают ли пираты о существовании тайной комнаты, и решил, что не знают. Неожиданно документы, казавшиеся такими пресными, вновь приобрели ауру таинственности, ценности. Он решил защищать их, в случае необходимости, от попыток кражи.
