не пришелся ему по вкусу. Это действительно была обитель Эгунгуна, царство вставших мертвецов. Мальчик не сомневался, что скоро с ним будут говорить о предках и судить его по их делам, как судили в детстве в деревнях племени уруба.
Нтикима предупредил своих спутников, что Шигиди придет к ним — сначала в горячечном бреду, потом в глубоком сне серебряной смерти. Гендва говорил ему об этом. Но он не мог не задаться вопросом, не сильнее ли Шигиди здесь, чем в краях, откуда они пришли. Живет ли здесь и Элегба, бог диких самцов и голодного желания, изгнанный из Адамавары, так как тигу не имели с ним ничего общего, но это могло быть еще одной причиной, заставлявшей его бродить по сим пустынным местам.
Нтикима спросил бы об этом Гендва, но элеми стал беспокойным и необщительным, может быть, потому что умерли слишком многие, а он хотел достичь цели — привести белого бабалаво в Илетигу, месту законченных. Вероятно, от такого путешествия может устать и элеми — Нтикима не мог знать.
Мальчик боялся серебряной смерти, которая уже пометила Мсури и Нгадзе. Не сомневался, что она придет и за ним, потому что ему обещали встречу с Шигиди для проверки мужества, но не понимал, почему пришел сюда с белыми. Гендва никак не объяснял происходящего, и Нтикима не был уверен, знает ли что- нибудь сам Они-Осангин. Может быть, только Экеи Ориша, близкий к богам, знал, чего ждали от белого целителя и его друга, а, возможно, знали только боги, и на землю спустится в белом одеянии Обатала, чтобы переговорить с учеником, который называл его другим именем. Шпионы услышали бы много интересного! После встречи с Арони Нтикима с воодушевлением видел его богов на земле — и где еще, как не в Адамаваре, может ступить Обатала на землю, а Шанго Якута увидеть результат брошенного им камня?
Что-то зашевелилось в ночи, и Нтикима вздрогнул, напуганный своими мыслями. Но это ворочался безносый турок в беспокойном сне. Нтикима слышал его бормотание, знал, что Селим не мог разговаривать, потому что у него был отрезан язык, но бормотание, которым он выражал свои страдания, было таким красноречивым — словно бой гулкого и одушевленного барабана или чириканье вещей птицы.
Нтикима погрузился в чуткий сон, ощущая холодный воздух в ногах. Он ждал, но Шигиди не шел, и время проходило незаметно.
Мальчик не знал, в котором часу его разбудил ужасный вопль. Он резко встал, вглядываясь в ночной мрак. Нгадзе тоже проснулся, вскочил, держа одеяло.
Панический визг заставил подумать, что кричала Лейла, но звук исходил не из палатки, а оттуда, где спали Мсури и Гендва.
Нтикима подумал, что кричал элеми, но мысль о том, что живое существо может издать такой вопль, пронизала ужасом. Он услышал стонущего в лихорадке Лангуасса, разбуженного криком и испускавшего проклятия. Затем увидел выбегающего из палатки Ноэла Кордери и белое пятно одеяния бабалаво.
Звезды ярко сияли в безоблачном небе, но луны не было, на востоке небо уже озарялось первыми лучами солнца. Высокие деревья вокруг лагеря отбрасывали длинные тени, жар головешек в костре был слишком слаб, чтобы Нгадзе смог зажечь факел.
Тишина была разорвана вторым криком, и Нтикима завертел головой, стремясь определить источник. Вдруг что-то ринулось на него из тьмы, он пригнулся, внезапно обозлившись на отсутствие оружия, которым мог бы защититься, и бросился в сторону. Какое-то чудовище прошумело рядом, прокатившись через Нгадзе и разбросав в стороны остатки костра.
В это мгновение солнечный диск показался над горизонтом и осветил лес.
Ноэл Кордери схватил Нтикиму за руку, помогая встать, но тот, оттолкнув его, побежал к месту, где рядом с четырьмя привязанными ослами Гендва и Мсури старались согреться ночью.
В полумраке Нтикима увидел, что из большой раны на груди Гендва медленно течет кровь, руки и голова в глубоких порезах, а в широко раскрытых глазах отражаются первые лучи солнца.
За Гендва, обнимая его за талию в последней судороге, лежал Мсури, истекая кровью из ран на голове. Мсури попытался открыть глаза, но не сумел — умер в следующее мгновение.
Раздался третий крик, но не вопль боли, а вой дикого зверя, полный ужаса и ликования одновременно. Нтикима увидел в веере солнечных лучей турка Селима, бежавшего по склону холма и размахивающего мечом. Скачущая фигура была видна лишь мгновение. Ноэл Кордери сделал три шага в том направлении, затем остановился, посмотрел на Нтикиму. Было ясно: он понимает, что происходит.
Ноэл взглянул на элеми и Мсури, на их разбитые головы, встал на колени и прикоснулся к горлу Гендва там зияла рваная рана. Кровь Мсури текла на черный камень и мох, образуя лужицу.
Квинтус склонился над вампиром, отодвинув Нтикиму, охотно уступившего инициативу белому бабалаво.
— Мы не должны были оставлять Селима одного, — прошептал Ноэл Нтикиме, потянувшему его за рукав. — Бедняга! Нам нужно было позаботиться о нем. Лангуасс, если бы был здоров, не оставил бы его в бреду.
— Ужасную вещь он сделал, — сказал Нтикима с горечью.
— Нет, — сказал Ноэл с сожалением. — Я это сделал. Я должен был быть рядом с ним.
Квинтус посмотрел на него.
— Он умрет? — спросил Ноэл.
— Мсури мертв, — ответил монах. — Но Гендва вампир. Он не может умереть от таких ран.
Нтикима смотрел на распростертого элеми, его широко открытые невидящие глаза. Несмотря на глубокие раны, по сравнению с бедным Мсури Гендва потерял очень мало крови. Квинтус мягко положил пальцы на края раны, сдвинул их вместе и держал так всего несколько мгновений, но она стянулась.
С большой раной на груди было сложнее, однако монах занимался ею со знанием дела, хотя Нтикима не думал, что Квинтус когда-либо раньше ухаживал за ранеными элеми. Мальчик не удивился. Какой бы бог или волшебник ни учил белого бабалаво, его умение проявилось в нужный момент.
Нгадзе плакал, всхлипывая, но Нтикима не мог сказать, из-за любви к элеми или из страха перед наказанием виновных в нападении на старейшину Адамавары.
Квинтус прикрыл веками открытые глаза Гендва.
— Он в трансе? — спросил Ноэл.
— Думаю, да, — ответил Квинтус. — Колотая рана в груди достигла легкого, даже задела сердце. Не могу сказать, когда он выздоровеет, но уверен, что будет спать долго, возможно, месяцы.
Ноэл оглянулся, Нтикима проследил за его взглядом. Место, где они находились, казалось безопасным, тихим — не пели птицы, не жужжали насекомые, но мальчику, возможно, и Кордери тоже, оно напоминало огромную могилу. Маленькая группа людей, казалось, была вне мира, на пути к Ипо-Оку, где их души ждал суровый прием.
“Идет Шигиди”, — подумал Нтикима и сразу же понял, что Шигиди уже пришел, призвав к себе чудовищного турка, дав выход ненависти, тлевшей в его душе.
Лейла стояла у палатки, поглядывая то на Квинтуса, то на место, где исчез сумасшедший турок. Нтикима посмотрел на нее, пытаясь определить ее чувства, потом повернулся к ослам, которые стояли совершенно спокойно, несмотря на необычное пробуждение. Они давно служили людям, и крик человека их не пугал.
Ноэл подошел к Лейле, чтобы объяснить происшедшее:
— Кричал Селим. Он убил Мсури и напал на вампира. Боль лишила его разума.
— Вампир умрет? — спросила она.
“Странно, — думал Нтикима, — что прежде всего задают именно этот вопрос, хотя знают: убить элеми чрезвычайно трудно”.
— Он выживет, — ответил Ноэл. — Но будет пребывать в глубоком сне, пока тело не восстановится.
Лицо Лейлы было спокойным.
— Почему? — спросила она.
— Друг моего отца, Вильям Харви, — начал Ноэл неестественно спокойным для этой минуты голосом, нарисовал схему кровообращения и сказал, что, если кровь останавливается, мозг отключается. Он предположил, что вампиры переносят замедленное кровообращение, даже сами вызывают его, пока активные клетки восстанавливаются. — Помолчав, Кордери продолжал: — Гендва будет жить, и, в отличие
