— Как вы думаете, есть ли вообще правда в том, что он нам рассказал? Он сам искренне в это верит?
— Не могу сказать наверняка, но думаю, это самая простая из вех загадок, которые он нам задал. — ответил его опекун, — Мы живем в эпоху самозваных магов, розенкрейцеров, медиумов и масонов. Хоть пруд пруди тех, кто утверждает, будто слышит голоса мертвых, или притягивает мощь таинственных божеств. Простое недоверие плохой помощник в обращении с такими явлениями. А наш новый друг довольно ловко и умело дразнит нас, откровенно не желая заботиться о том, верим мы ему или нет. Он вызывает нас на откровенность, и морочит бойкими и замысловатыми выдумками, но в одном отношении он прав. Если мы хотим продолжать эту странную игру, неожиданно обрушившуюся на нас и застигшую врасплох, то должны постараться отложить в сторону наши стойкие материалистические убеждения, хотя бы ненадолго.
— По крайней мере, он кое-что рассказал о таинственном отце Мэллорне, — заметил Лидиард. — Он не знал о кольце, которое мы нашли, а инициалы на нем действительно могут означать Орден Святого Амикуса.
— Мы не знаем, видел он кольцо прежде или нет. — уточнил Таллентайр, — Он сам признался, что прибыл в Египет, идя по тому же следу, по которому шел священник. Но я не вижу ничего занятного в том, что какое-то сообщество еретиков дожило до нынешних дней, ведь догмы традиционной церкви от этого не кажутся менее вздорными. — Он помолчал, видимо, напряженно размышляя о недавнем разговоре.
— Как вы намерены с ним поступить? — Спокойно спросил Лидиард.
— Не моя задача что-либо решать теперь, когда он пришел в себя, — сказал баронет. — Пусть идет своей дорогой, как и куда ему угодно. С другой стороны, предполагаю, что мы будем наслаждаться его обществом, по меньшей мере, до тех пор, пока не пристанем в Гибралтаре.
— И это будет наслаждение? — Удивился Лидиард. — Мне показалось, что он начал вас раздражать.
— Есть некое мозахистское наслаждение в том, чтобы тебя раздражали, — игриво заметил Таллентайр. — Иногда он высказывает весьма интересные идеи. И даже если он просто глупый фантазер, он занимает мои мысли. И, в конце концов, что-то случилось в той долине, и стоило жизни одному человеку, а, возможно, и двум.
— Но вы раз и навсегда отказываетесь признать, что тварь могла быть настоящей, несмотря на то, что видели, — с демонстративным безразличием произнес Лидиард. — И если этот человек будет настаивать, на своем, доказывать ее реальность, вам, несомненно, трудно окажется найти общий язык.
— Надеюсь, я не такой упрямец, — сказал Таллентайр. — В любом случае, нам надо в этом разобраться. Мы видели то, что видели, и это было на самом деле довольно странно. Но, конечно, нас разделяет целая бездна. Я могу допустить, что видел реальное существо, имеющее сходство со Сфинксом. Это предположение дает повод продолжить наш разговор. Но принять всю эту болтовни о творцах — выше моих сил. Я категорически не могу согласиться с тем, что мир, о котором я кое-что знаю, только видимость, и история этой видимости, такая же выдумка, как и бредни монахов Святого Амикуса. Если видимое настолько недостойно доверия, то как же люди вообще могут что-то планировать? Что делает нас рациональными мыслящими существами? Способность видеть свою выгоду, а это предполагает, что мы способны планировать и учитывать последствия наших действий. Все эти расчеты основываются на нашем понимании того мира, который мы видим, и в котором живем, на знаниях о том, каким он был прежде. Если наши представления о нем ложны, как мы можем объяснить продолжительный успех наших расчетов и планов? Это, как ты, конечно, понимаешь, доказывает ту истину, что человеческий разум преуспевает. Хотя бы в деле упорядочивания жизни и обеспечении морального и технического прогресса.
Эта речь помогла, наконец-то остудить разгоряченный ум Лидиарда, она представляла собой возврат к стилю беседы, давно и основательно знакомому, Дэвиду частенько доводилось слушать, как Таллентайр излагает свои взгляды. И это позволило Лидиарду вернуться на привычную почву гипотетической дискуссии.
— И все же, когда вся Европа безоговорочно верила в догматы церкви, которые вы теперь расцениваете как ложные от начала и до конца, был же какой-то порядок в делах людей, было рациональное действие, и был прогресс. — услышал он свои слова, — Ведь и просвещение, которым вы так гордитесь, родилось из невежества и заблуждения.
Таллентайр улыбнулся впервые с тех пор, как завязалась беседа.
— Принимаю это как комплимент, — сказал он, — Ты пытаешься привести меня в замешательство риторикой, и я воображаю, что у тебя был умный учитель дома, не хуже, кажется, чем те, которых ты встретил в Оксфорде. Ты, конечно, прав, ложная вера не становится непременно барьером прогрессу. Но я настаиваю, что эволюция интеллекта имеет место, вопреки ложной вере, а не благодаря ей. Если бы церковь не препятствовала распространению идей Гиппократа и Птолемея, только из-за того, что они противоречат ее учению, насколько скорее мы могли бы получить научную медицину и научную космологию, которые лишь теперь всплывают на поверхность, являя людям смелые, но так долго не признававшиеся догадки?
Лидиард испытал искушение указать, что ошибочность космологии древних не помешала жрецам Египта применять свои астрономические таблицы для предсказаний разливов Нила, а церкви пересматривать календарь, но он сдержался.
— Значит, мы отнесемся к этому делу, как к интеллектуальной игре? — Спросил он вместо того. — Это лишь забавное безумие, несмотря на то, что один человек умер, а другой бесследно исчез с лица земли, и сами мы, похоже, оказались на волоске от смерти?
— Ошибаются те, кто думает об играх, как о чем-то легком и забавном. — трезво ответил Таллентайр, — Многие отдали жизнь из-за страсти к игре, будь то преследование большой дичи, карты или рулетка. Есть элемент комедии и балагана в самых торжественных наших предприятиях. В заседаниях судов и в ведении войн. Блистательная британская империя это, в конце концов, тоже вид игры, осуществляемой по писаным и неписаным законам. Это маскарад в забавных и прихотливых костюмах. Если бы мы не подверглись такой смертельной опасности, я бы выкинул все это из головы. Но я пострадал и хочу знать, как и почему. И если мне придется слушать россказни о воображаемых Антихристах для того, чтобы установить истину… ладно, пускай.
— И вы ожидаете того же и от меня, — уныло добавил Лидиард.
— Не изображай передо мной никчемного человека, Дэвид, — сказал Таллентайр. — Я тебя знаю как облупленного. Ты не сможешь махнуть на все рукой. Тебе ведь тоже хочется узнать, как вышло, что ты стал жертвой этих кошмаров. Я уверен, ты не меньше моего жаждешь объяснения. Не сомневаюсь, ты не оставишь попыток добраться до правды, даже если бы я этого пожелал.
Лидиард подумал, что сэр Эдвард намного ближе к действительности, чем догадывается.
* * *
Позднее Лидиард вернулся в каюту. И даже не удивился, обнаружив, что Пол Шепард не спит. Молодой человек явно ждал его, желая поговорить наедине. Лидиард понял, что нет смысла оттягивать разговор.
— Расскажите мне, — попросил он, — что со мной случилось, когда меня укусила змея.
Кажется, Шепард испытал облегчение, услышав столь прямой вопрос.
— Это нелегко объяснить, — сказал он. — И то, что я знаю о вашем состоянии, только выводы, основанные на весьма скудных свидетельствах. Как я понял, у вас бывают бредовые видения?
Лидиард кивнул.
— Возможно, вы чувствуете, что
— Это в точности то, что я чувствую, — скорбно подтвердил Дэвид. — Уж не собираетесь ли вы сказать мне, что это правда?
— Определенным образом, да. Существо, которое сотворило зверя, напавшего на Мэллорна и сэра Эдварда, проникло в вашу душу своей малой частицей. Именно укус змеи помог ему в этом. Если принять, что дьяволы и демоны в действительности существуют, это существо можно считать одним из них. Но вам
