Я буду действовать по обстановке.
– Ну, ты, – сказал он угрожающим голосом. – Тормози или я тебя прикончу! Предупреждаю, у меня пистолет!
Я даже не взглянула на него. Второй поворот после деревни Эгибель… возле больших сосен…
– Всажу тебе пулю в живот, – сказал Пауль Вери и добавил грязное ругательство.
Я рассмеялась. Я была холодна, как озерная вода, и в этот момент так же безмятежна. Чувство власти над прекрасной машиной во всей ее мощи и великолепии было сродни ощущению меча в руках человека, сражавшегося безоружным. «Мерседес» был теперь моим оружием, и я должна воспользоваться им. Я знала, насколько Пауль Вери напуган, так как наблюдала все – постепенное напряжение его нервов, дикое возбуждение от предстоящего убийства, острое удовольствие заманить меня в ловушку, предвкушение последнего волнения… и затем это. Нервы мужчины были обнажены. Наблюдая, как он ведет машину, я поняла, что собственная скорость пугает его. Восхитительное возбуждение от запугивания себя самого, запугивания меня составляло половину удовольствия. Ни один первоклассный водитель (я так и слышала, как Джонни снова говорит мне это) никогда, не возбуждается от скорости. Вести машину, добавил бы он, это просто работа, и вы не можете позволить своим нервам набирать обороты вместе с мотором. Потом он улыбнулся бы своей легкой улыбкой, и изгороди полетели бы мимо нас, набирая скорость, пока не слиплись бы в длинное серое пятно. «Когда ты впускаешь возбуждение, – изрек бы Джонни лекторским тоном, – страх следует за ним».
И страх был сейчас в машине вместе с нами. Он слышался в голосе Пауля Вери. Я могла унюхать его в запахе пота.
У меня в руках было оружие для победы над убийцей. Если я смогу измочалить его нервы до конца прежде, чем мы доберемся до сосен, если мне удастся отобрать у него пистолет…
Поэтому я рассмеялась и повела стремительно мой прекрасный сияющий меч сквозь ночь.
– Убери эту игрушку, – сказала я презрительно. – Если ты выстрелишь в меня, что случится с машиной – и с тобой?
Он с шипением выдохнул, и мне показалось на секунду, что в таком состоянии он может выстрелить не думая. Но он не выстрелил. Он только снова выругался и придвинулся ко мне ближе, так что я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в бок через жакет.
– Я не шучу, – сказал он хрипло. – Я тебя прикончу, ты! Тормози, говорю, а не то я проделаю в твоем брюхе дыру и рискну остановить машину сам!
Мы находились на длинном прямом отрезке дороги. Я сильно нажала ногой на педаль газа, и «мерседес» рванул вперед с нарастающим ревом. Стрелка спидометра качнулась вправо и остановилась там.
– Рискни, – сказала я насмешливо, – действуй. В конце концов это машина Крамера; он дурак, что доверил ее тебе. Мог бы и знать, что ты вшивый водитель.
Пистолет качнулся. Пауль Вери хрипло вздохнул.
– Если ты будешь щекотать меня этой штукой на такой скорости, – добавила я, – за последствия не отвечаю.
Пистолет отодвинулся. Впереди дорога закруглялась, и я чуть приподняла ногу. За ревом перегруженного мотора я услышала, как он снова начал ругаться… «Если бы я догадался, что ты знаешь… ты… если бы я догадался…», – процедил он сквозь зубы и начал описывать, что бы он со мной сделал. Он говорил по-французски, на жаргоне городского дна, так что доброй половины я не поняла, но надо было прекратить эту болтовню, пока она не отвлекла моего внимания от дороги.
Я вмешалась, перебив поток изрыгаемой грязи:
– Но ведь это же было ясно, что я знала, месье.
Мое замечание ошарашило его.
– Откуда?
Мой голос ронял капли презрения, как тающая сосулька – воду:
– Неужели вы в самом деле вообразили, что я позволила лапать себя потому, что это мне нравилось? Дорогой месье Вери, как любовник вы провалились бы на первом же экзамене…
И тут он бросился на меня. Затронув его драгоценное тщеславие, я зашла слишком далеко. Казалось, он собирается застрелить меня, плюнув на последствия, но вместо этого он бешено рванулся к рулю. Я подумала, что ему удастся перехватить управление и мы вместе свалимся с утеса; но он промахнулся и упал на меня, вцепившись в мои ноги.
Я дернула руль, надавила на тормоз, и зад машины занесло влево. Пауля Вери отбросило от меня на стенку машины.
– Держите руки подальше от меня, пожалуйста, – сказала я, тяжело дыша, и выровняла «мерседес».
Он не ответил и остался сидеть, прижавшись к стенке и шумно дыша. Бедный Роммель позади нас скулил от страха. Я задумалась, сколько еще шины будут выдерживать трепку и перенапряжение.
И в эту секунду мы промчались мимо развилки.
Первая развилка направо. Теперь недалеко. Впервые я мельком взглянула на Пауля Вери и пережила своего рода шок от увиденного.
Ему, наконец, досталось столько напряжения, сколько его нервы могли вынести. Исчез безупречный француз из отеля «Тисте-Ведан», исчез Дон Жуан с бархатным голосом из средиземноморской ночи; на их месте очутился съежившийся мужчина с дергающимися руками и блестящим от пота лицом. Даже страх не мог лишить Пауля Вери необыкновенно красивой внешности, но она как-то подешевела в моих глазах: человек, уставившийся с ужасом на несущуюся навстречу дорогу, мог вырасти в любых парижских трущобах.
Не страшный больше. Сила и компетентность, которые, казалось, были сущностью этого человека, исчезли; поражение, к тому же от женщины, выбило из-под него опору. Но он все еще был опасен. Угроза не исчезла, она только качественно изменилась. Передо мной вместо сильного и безжалостного палача был подлый и непредсказуемый головорез.
Более того, глупый головорез. Только глупец, зная, как много мне известно, рискнул бы говорить со мной так, как Пауль Вери, и всего лишь ради минутного самоудовлетворения. Значение его последних слов, сказанных Крамеру, вдруг дошло до меня: только самодовольный дурак забыл бы или притворился, что забыл такую информацию в ответственный момент. Пауль Вери был инструментом, и до определенного времени хорошим инструментом. Но стоило высвободить его из-под хозяйского контроля, и он растерялся.
Эти мысли, пронесшиеся у меня в голове за секунду до того, как я отвернулась снова следить за дорогой, заглушили мои дальнейшие планы изводить Пауля Вери. Намеренно пытаясь истрепать ему нервы, я рисковала серьезнее, чем следовало. Он был достаточно глуп, чтобы в момент слепой ярости пристрелить меня за рулем. Это доказал последний инцидент, когда, взбешенный моими насмешками, он бросился к рулю. Если бы в эту секунду у него в руках был пистолет…
Сердце замерло у меня в груди, затем перевернулось болезненно и вылило ледяную кровь вниз так, что даже кончики пальцев онемели.
Если бы у него был пистолет!
Я вновь услышала его голос, звучавший в офисе Крамера: «Бросьте мне пиджак». Разве он говорил бы так беззаботно, если бы в кармане лежал пистолет? Я вспомнила, как он стоял у бензоколонки в Марселе, красивый, в прекрасно подогнанном костюме. Никакой оттопыривающийся карман не портил вид пиджака…
Я бросила взгляд на Пауля Вери и слегка приподняла ногу с педали газа. Его глаза не отрывались от дороги.
Осторожно сняв левую руку с руля и затаив дыхание, я пошарила внизу возле себя. На дверце машины был карман. Я за пустила руку внутрь.
Холодный, смертоносный и бесконечно успокаивающий пистолет скользнул мне в руку.
И в эту секунду я увидела сосны, вздымающиеся как огромная серая туча в самом конце светового
