— Да, конечно. Вот они, мои рисунки за хлеб с маслом.
Его голос звучал странно, и Саймон опять быстро на него взглянул. Их было много и совсем в другом стиле. Тоже четко и красиво, но холодно. Все лица казались знакомыми, напоминали иллюстрации к мифам. Старик, похожий на Стефаноса. Девушка. Одна мужская голова при всей формальности привлекала внимание. Круглая, на могучей шее, крепкие кудри низко спускаются к бровям, как у быка, закрывают уши и доходят почти до мощной линии подбородка — как рисунок на героической вазе. Короткая верхняя губа, твердая полулунная улыбка, как у жестоких архаических богов Греции.
Я сказала:
— Саймон, посмотри. Настоящая архаическая улыбка. На статуях Гермеса и Аполлона, она выглядит неправдоподобно и жестоко. Но здесь в Греции мужчины правда так улыбаются, я сама видела.
— Она тоже новая? — спросил Саймон.
— Которая? А, эта? Да. — Он взял ее у меня из рук. Получилось немного слишком формально. Я рисовал ее на половину по памяти. Но все равно это — тип и существует на самом деле.
Голова девушки в стиле Греко никак не походила на эллинический тип. Это оказалась француженка Даниэль, которая работала секретаршей у одного типа из французской школы археологии. В Греции можно найти что угодно и где угодно. Однажды во время дорожных работ на площади Омониа откопали огромную конную статую негра. А работая в саду, делаешь открытия очень часто. Эта партия долго проводила раскопки у Дельф, ходили слухи, что они отыскивают потерянное сокровище, но все, что они откопали было римским. Кончились средства, и им пришлось уехать. Нигель слушал, как Саймон мне это рассказывал со странным выражением лица, и я вспомнила разговор о неподходящей девушке. А Саймон продолжал о том, как раскопали Возничего, и о том, что еще скрывается в Дельфах под деревьями.
Нигель сидел на коленях и рассеянно перебирал рисунки. Он поднял голову.
— Саймон, — сказал он опять крайне возбужденным голосом.
— Да?
— Я думаю, я…
Он резко остановился и повернул голову.
Дверь на улицу отворилась и со стуком захлопнулась. Быстрые шаги простучали по коридору. Нигель побледнел как простыня, бросил все свои произведения, сгреб в кучу и убрал в папку на полу.
Дверь комнаты бесцеремонно распахнулась. Девушка с портрета рассматривала неаккуратную комнату с выражением утомленного недовольства. Это, к тому же, была та самая красотка, которая ехала в джипе и поставила на место автобус с таким редким мастерством. Как и тогда, казалось, что она полностью контролирует ситуацию, но ей все осточертело. Она протянула, не вытаскивая сигареты из угла рта:
— Привет, Саймон, любовь моя. Привет, Нигель. На коленях перед моим изображением? Что же, твоя молитва услышана, я вернулась.
9
Худенькая, среднего роста Даниэль показывала все достоинства своей фигуры (или недостатки — это зависит от точки зрения) с помощью тесных джинсов и обтягивающего свитера из тонкой шерсти. Для фантазии не оставалось ничего, кроме разве загадки, как ей удалось заставить свои груди пребывать в таком положении — они располагались очень высоко, торчали очень остро и первыми бросались в глаза. Вторым было утомленно-пресыщенное выражение очень красивого овального бледного лица. Очень большие черные глаза были аккуратно подведены коричневыми и зелеными тенями, в длинных ресницах путался дым от сигареты, прилипшей к нижней, накрашенной бледной помадой губе. Черные лохматые волосы выглядели роскошно, хотя казалось, что ее стригли в темноте маникюрными ножницами. На вид ей было где-то между семнадцатью и двадцатью пятью, но она явно старалась произвести впечатление, что ей за тридцать. И вовсе я не придираюсь, при всем этом она была очень красивой.
Стоя на коленях, Нигель так произнес ее имя, что выдал себя полностью и очень жестоко. А она его игнорировала, на меня бросила только один прохладный взгляд и выкинула из головы. Все ее внимание сосредоточилось на Саймоне. Даже приветствие она умудрилась сделать беспредельно сексуальным. В Саймоне секса не было ни на грош. Его что-то развлекало и, одновременно, настораживало.
Нигель предложил ей лучший стул, который я незадолго до того освободила, но она подошла очень близко к Саймону, стоящему у окна.
— Я ночую в студии, Саймон. Устала от отеля, и денег чего-то мало. Тебе не жалко, что я пришла, а, Саймон?
— Ни капельки. Лучше познакомьтесь.
Мы познакомились. Она еще раз бегло взглянула на меня, кивнула и устроилась, неестественно грациозно закрутив ноги и изогнувшись, на противоположном конце кровати.
— Значит вы обо мне говорили, рассматривали портреты… Нигель, умница-мальчик, — она лениво вытащила два или три листа бумаги из папки. — Да, неплохой портретик. Нигель, у меня что и правда такие большие глаза? А это что, цветочки? Тебе за такое платят?.. А это кто?
Ее голос изменился так внезапно, что Саймон повернул голову, а Нигель подпрыгнул.
— Кто? А, это? Этого парня я видел сегодня на Парнасе.
— Нет, не этот, вот этот.
Она быстро отбросила рисунок и вытащила другой, рука дрожала. Я попросила разрешения посмотреть, она без возражений отдала лист бумаги.
Голова и шея красивого и немного грустного молодого человека. Совершенно не эллинический тип, хотя что-то знакомое в нем было, и единственный портрет, в котором Нигель использовал свою «цветочную технику». Необыкновенно красиво.
Даниэль уронила все рисунки на пол и потеряла к ним интерес, только спросила:
— Ты все это рисовал когда, сегодня?
— Сегодня.
И не дав нам больше ничего смотреть, мальчик быстро собрал все работы и засунул их под кровать, при этом опять вернулся в первоначальное перевозбужденное состояние.
Даниэль тоже решила поменять тему и сказала:
— Ради бога, Нигель, ты вообще-то сегодня собираешься предложить мне выпить?
Он засуетился, роняя стаканы и бутылки. Я хотела встать и уйти, но Саймон посмотрел на меня и слабо покачал головой, я опять села.
Он обернулся к девушке:
— Я думал, вы уехали, Даниэль. Разве раскопки не закончились?
— Ах это? Да. Мы вчера вернулись в Афины, и я думала — вот это будет вещь, вернуться в цивилизацию, но у меня произошла жуткая сцена с шефом, и я подумала, что с таким же успехом могу вернуться в Дельфы к… — она улыбнулась, показав очень белые зубы, — вернуться в Дельфы. Вот я и тут.
Нигель спросил:
— Значит, тебя уволили?
— Можно сказать и так. Если отвлечься от того, что я была его любовницей… Ради Бога, Нигель, не притворяйся что ты не знал! Он мне начал надоедать. Все мужики надоедают раньше или позже, как вы думаете, Камилла Хэвен?
— Иногда. Женщины, впрочем, тоже.
— Терпеть не могу женщин. Но с шефом это вообще был полный финиш. Если бы он не прекратил здесь рыть и не отвалил в Афины, все равно пришлось бы его бросить. — Она выпустила огромный клуб дыма и посмотрела на Саймона. — Ну вот я и вернулась. Но мне придется жить здесь, в студии. Я теперь сама по себе, поэтому у меня все равно нет денег ни на какое другое место. Придется спать в простоте.
Как-то она умудрилась сказать последнее предложение, будто это значило делить постель с садистом-Саймоном.
