Бродяга жестом оскорбленной невинности показал на спутника:
– Господин угощает, будь уверена, старое печеное яблоко, у него денег куры не клюют!..
Мамаша Тринкет направила на приятеля Бузотера свои юркие, подозрительные глазки; тот, словно желая поддержать бродягу, небрежно вытащил из кармана монету в десять франков и вручил ее старухе, которая, рассыпавшись в любезностях, тотчас отправилась к стойке за сдачей.
Бузотер опять принялся за свое:
– Так вот, я все думаю, к какому министру обратиться на предмет вознаграждения? Мне тут присоветовали министра труда – я ведь тружусь, и тяжело тружусь! Другие рекомендуют министерство торговли, якобы спасенные утопленники помогают торговать… Третьи уверяют, что раз дело происходит на берегу Сены, оно в ведении работ… работ… как их бишь там?.. Каторжных работ?
– Да нет! – оборвал Морис, кусая себе губы, чтобы не расхохотаться. – Ты имеешь в виду общественные работы? Но я бы на твоем месте, – подхватил молодой человек, решив подыграть шутке, – обратился в военно-морское министерство…
Бродяга не почувствовал подвоха.
– Дьявольщина! – воскликнул он, словно его внезапно осенило. – Конечно! Как я сразу не догадался!.. Все, что происходит на воде, должно касаться военно-морского министерства…
Он собирался было разглагольствовать и далее, но, к его величайшему огорчению, Морис поднялся и поспешно откланялся:
– Мне пора, ко мне должны прийти…
Бузотер уцепился за его рукав; неисправимому болтуну надо было выговориться.
– Чудненько! – вкрадчиво заметил он. – Известно, кого вы ждете! Она и впрямь раскрасавица, ваша малышка, господин Морис! Нечего ее прятать, я ж ее знаю… Говорю вам, я всех знаю!
Морис, утомленный его назойливостью, двинулся к выходу. Бродяга поймал его у самых дверей и лукаво шепнул:
– Говорю вам, я ее знаю, приходилось встречать возле вашего дома… Крошку Фирмену…
Слова Бузотера повисли в воздухе, бродяга оказался на набережной в одиночестве – Морис уже давно был на авеню Версаль и направлялся к своему жилищу.
После секундного колебания, в течение которого он прикидывал, как скоротать время перед сном, Бузотер вдруг припомнил, что Морис не допил кофе…
Бродяга поспешно вернулся в кабак, непринужденно подсел к наполовину заполненному стакану.
– За что уплочено, должно быть проглочено!.. – рассудил он.
Тем временем Морис, поравнявшись с закутком консьержки, задержался дружески поболтать с мадам Гурон:
– Все в порядке, мадам Гурон?
– Слава Богу, господин Морис. Вы с работы?
– Гм… – уклончиво пробормотал молодой человек, – с работы? Да нет, по правде говоря! Мадам Гурон, мне незачем от вас таиться, у меня была женщина… По понедельникам я бездельничаю…
– Бывает, – заключила консьержка. – Если есть средства, чего стесняться…
Морис, впрочем, с полным на то основанием, слыл в доме человеком, неплохо обеспеченным. Он не скупился, когда речь заходила о воздаяниях Божьих, исправно платил за квартиру, казался образованным более, чем обычно люди его положения; его ценили и уважали.
Когда, проходя мимо мадам Гурон, он удостаивал женщину своим вниманием, у той всегда было припасено ласковое и приветливое слово для этого приятного жильца.
Само собой разумеется, консьержка не разделяла таких чувств по отношению к новому квартиранту, который был никем иным, как Бузотером, после долгих уловок и невероятных препирательств обосновавшемся в мансарде на восьмом этаже, где он, выйдя из тюрьмы, довольно регулярно ночевал.
Бузотер, в сущности, хороший малый, оставался личностью более чем независимой. Бродяга по самому складу души, он мог заявиться в немыслимое время, и консьержка была еще счастлива, если он тихо добирался до своего обиталища, не был пьян и не крушил газовые рожки, когда ему приходилось во время подъема ухватиться за перила!
– Ко мне должны прийти, – пожелав доброго вечера, объявил Морис консьержке. – Если меня спросят, будьте столь любезны, скажите, что я дома.
– Разумеется!
Затем консьержка вскользь заметила с лукавой улыбкой:
– По всей видимости, вчерашняя красивая молодая дама?
– Гм!.. Возможно! – улыбнулся Морис.
Мадам Гурон посетовала:
– Что ж, молодость-то уходит! Когда я была молоденькой, у меня тоже были кавалеры, и поверьте, они со мной не скучали. Но, – продолжала она с неким сожалением, – прошлого не вернуть. Что вы хотите, всему свое время… Спокойной ночи, господин Морис!
– Спокойной ночи, мадам Гурон!
Минут двадцать консьержка, с нетерпением дожидающаяся десяти, чтобы погасить рожок, устраивалась в своем закутке на ночлег. Тем временем возвращалось большинство жильцов.
Внезапно в застекленной двери, соединяющей ее каморку с коридором, появился грациозный силуэт Фирмены Беноа.
– Добрый вечер, мадам! – своим чистым голосом произнесла девушка. – Господин Морис дома?
– Понятное дело, дома! – отозвалась старушка. – И вас дожидается! Можете подняться к нему, милочка! Разрази меня гром, если он не на лестнице, ловит звук ваших шагов! Влюбленные все на одно лицо… Я когда-то тоже…
Удовлетворившись сказанным, Фирмена проворно и легко упорхнула, не став слушать продолжения.
Старая консьержка нарочито громко довела свою речь до конца, затем, облегченно и довольно вздохнув, – она сильно притомилась за день, – прикинула свои шансы спокойно провести ночь:
– Все на местах, раньше шести никто не вылезет…
Внезапно ее лоб озабоченно сморщился:
– Нет этой скотины, Бузотера! Вот урод! Посмей он только приползти на карачках, живо вылетит вон! Может, хоть сегодня не надерется?..
С этой надеждой консьержка и хотела уснуть. Устроившись в кресле и не сводя глаз с часов на камине, она с томлением следила за движением стрелок, нетерпеливо дожидаясь десяти, чтобы потушить свет.
Седьмому этажу, где проживал Морис, не повезло с собственным газовым рожком. Последний располагался между маршами шестого. К площадке седьмого примыкал длинный коридор, куда выходили двери скромных, но чистеньких и уютных комнат, занятых, как правило, выходцами из среднего класса.
Пулей взлетев по лестнице, запыхавшаяся девушка на миг задержалась у дверей возлюбленного. Прежде чем постучать, она перевела дух – ей хотелось бросить нежное «здравствуй»; отдыхая, она машинально откинула вуалетку, чтобы любовник смог тотчас отыскать ее свежие губы, запечатлеть на них первый страстный поцелуй!
Через несколько секунд Фирмена с радостно колотившимся сердцем скромно поскреблась в дверь.
Никакого ответа!
– Консьержка же сказала, что он вернулся… – пробормотала она. – Да, конечно, он дома, мы ведь условились на половину десятого, я, правда, немного припоздала…
Фирмена обратилась в слух, но до нее не донеслось ни шороха.
– Может, он, бедненький, задремал? Устал, конечно! – сказала она себе.
Девушка вообразила радость любовника, когда тот, разбуженный настойчивым зовом, соскочит с кресла и откроет возлюбленной дверь.
Фирмена снова постучалась, прислушалась: опять ничего!..
