кто-то из префектуры. Так вот, дорогой мой Пантелу, займитесь этим… Давно мы не делали специального выпуска, может, случай уже пришел? Я на вас полагаюсь!..
Господин Пантелу любезнейшим тоном заверил дорогого шефа и хозяина, что тот может полностью рассчитывать на него, затем, шваркнув трубку, разразился крепкой бранью:
– Сучья жизнь! Как надоел, скотина! Палец о палец не ударит, а вечно обо всем знает!.. Надо теперь тащиться в редакцию!.. Не открутишься!
Господин Пантелу поднялся, оделся. В четверть восьмого он был в «Столице» и трезвонил по всем этажам, рассылая курьеров по корреспондентам, делая прочие звонки, отдавая распоряжения, приведя в боевую готовность многочисленную армию репортеров, находящихся в его подчинении, чтобы как можно быстрее заполучить точную информацию о случившихся ночью скандале в «Литерарии» и отвратительном убийстве, упомянутом господином Вассером.
Нервно накручивая телефонный диск, господин Пантелу в очередной раз вызвал к себе курьера.
Когда дверь его кабинета отворилась, он спросил:
– Ну?
– Что, господин секретарь?
– Пока никого?
– Никого, господин секретарь!
– Сейчас девять? Невероятно!.. Наборщики здесь?
– Да, господин секретарь.
– Хорошо! Пусть будут наготове, я сейчас отправляю им материал. А! Кто там насвистывает? Пойдите, взгляните.
На секунду исчезнув, курьер вернулся.
– Это господин Мира.
– Ведите его сюда!
Вскоре в комнате появился господин Мира, второй репортер газеты.
– Доброе утро, господин Пантелу!
– Доброе утро, старина. Как дела?
– Это совершенно невероятно…
– Что?
– Да это преступление. Дорогой мой, представляете… Бьюсь об заклад, вы не знаете, кто убит?
– Нет, не знаю…
– Оливье…
– Хм…
– Повторяю: Оливье…
– Вы что, Мира, тронулись?
– Нет, насколько мне известно! Лучше выслушайте меня, старина. Получаю я записку, в которой вы отправляете меня на улицу Гран-Дегре и предупреждаете об экстренном номере… Отлично! В восемь тридцать я на месте, само собой, пришлось хватать такси… Приплюсуйте к моим издержкам…
– А что дальше?
– А дальше, на улице Гран-Дегре, прямо перед роковым домом, я натыкаюсь на двух жандармов!..
– А дальше?
– Дальше я сую им под нос пропуск, журналистское удостоверение – весь набор! Короче, они меня выдворяют. Пройти невозможно, слова из них не вытянешь – приказ на вопросы не отвечать. Чувствую – пропадаю! Еле-еле успел щелкнуть дом снаружи… ничего замечательного…
– И дальше?
– Дальше, само собой, скачу в комиссариат…
– Вы видели комиссара?..
– Нет, секретаря.
– И что он сказал?
– О! Он был крайне доброжелателен, чрезвычайно любезен, правда, не слишком в курсе. Он мне рассказал следующее. Сегодня утром к новому жильцу, который три недели как въехал, приходит консьержка делать уборку, открывает своим ключом дверь… и находит труп.
Тут сами понимаете: крики, скандал, треволнения! Бегут в полицию. Бах! Попадают как раз на моего секретаришку. Он приходит, видит все дела, обыскивает покойника и, представляете, к своему изумлению, обнаруживает у того в кармане письмо, адресованное сотруднику «Литерарии» Оливье.
– У вас есть копия?
– Нет, но смысл я запомнил. Это было приглашение считать корректуру… Обычное письмо…
– Дадите мне?
– Обязательно! И тогда мой секретарь делает вывод: по всей очевидности, убитый – это поэт Оливье, который убит каким-то сумасшедшим.
– Сумасшедшим!.. Почему?
– Черт побери, потому что преступление чудовищное, в голове не укладывается, к тому же кажется абсолютной бессмыслицей. Этот Оливье не был большим богачом, однако золотые часы, кольца, пятьдесят два франка наличностью… ничего не было тронуто…
– Значит, преступление было совершено не с целью ограбления?
– Черт побери! Вы же видите, что нет!..
Господин Пантелу покачал головой:
– Забавно!.. Правдами-неправдами, но этому Оливье удается подогревать вокруг себя страсти. Вчера, в пять пополудни, все считали его покойником и готовились увенчать его бюст, дабы почтить его память. А в одиннадцать он объявляется собственной персоной, цел и невредим… В три часа утра его находят задушенным!.. Жаль, ему не удастся воскреснуть во второй раз, этот парень с лихвой бы взял свое!..
Репортер Мира от души рассмеялся:
– Ну, Пантелу, вы и загнете! Ладно, вернемся к делу! После комиссариата я заскочил в префектуру…
– Отлично!..
– В пресс-бюро ничего не знают! Хорошо! Поднимаюсь к следователям… меня посылают… Если бы вы только слышали, как грязно меня послали в следственном отделе! Я разнесу их в репортаже, идет?
– Обязательно! Они уже давно ставят нам палки в колеса!..
– Договорились, ух и разнос я им устрою! В конце концов нахожу знакомого инспектора и так вкрадчиво выспрашиваю, что у них с протоколом. Кажется, господин Авар был в ярости…
– Тем лучше!
– Почему?
– В ярости он способен такое отколоть!..
– Ваша правда! Формальную проверку они провели и дело закрыли. Они все убеждены, что это Оливье; полицейское расследование установило, что действовал сумасшедший, маньяк, какой-то чокнутый…
Мира выдержал паузу, затем спросил:
– Ну что, Пантелу, ведь кое-что я узнал? И всего за полтора часа!
– Не убивайтесь, Мира! В общем что-то у вас есть, мнение полиции… Но вы дали выставить себя с улицы Гран-Дегре и не видели трупа!.. Не слишком здорово, старина!
Журналисты рассмеялись; ответственный секретарь не хуже своего репортера знал, что в данных обстоятельствах самому ловкому корреспонденту не под силу обойти запреты полиции.
Кроме того, аудиенция была закончена. Позади репортера появился молодой человек, бросающийся в глаза своей высотой, худобой, бледным и воспаленным лицом. Это был «светский» корреспондент «Столицы». Над ним иногда подшучивали, но уважали за внутреннюю силу, притягивавшую людей, которые от бульвара Мадлен до Опера снимают шляпу перед личностями.
