нас, и гораздо чаще, чем могли себе представить. Кроме того, мы пользуемся захваченными сенсорными головками, которых имеется ограниченное количество, но мы ищем пути и способы выпускать и их. Да, мистер Мак-Брайд? У вас вопрос?
– Да, сэр, – ответил офицер-летчик, поднявший руку. – Этот новый боеприпас очень хорош, сэр, но когда мы летим на боевое задание против ящеров, как нам приблизиться на такое расстояние, чтобы была какая-то надежда добраться до цели? Их оружие поражает нас на гораздо большем расстоянии, чем наше. Поверьте мне, сэр, я знаю, что говорю.
Это был один из тех двоих, у которых половину лица занимали отек и шрам.
– Это большая трудность, – согласился Джордан. – Мы также ищем возможности скопировать управляемые ракеты, которыми ящеры сбили так много наших самолетов, но это оказалось сложной работой, несмотря на помощь пленных ящеров.
– Лучше пока с ними не воевать, вот все, что я могу сказать, – ответил Мак-Брайд, – иначе у нас вообще не останется летчиков. Без ракет, которые были бы сравнимы с их ракетами, мы просто закуска, не более.
Бэгнолл никогда не думал о себе как о бутерброде-канапе, но описанное очень походило на правду. Он желал бы выступить против люфтваффе на «ланкастере», снаряженном бомбами со «скелкванком» и ракетами, чтобы сбивать «мессершмитты» прежде, чем они набросятся на бомбардировщик. Через мгновение он подумал, что однажды сможет вылететь на задание против немцев с таким вооружением. Но если оно будет у него, то может появиться и у них.
Лейтенант Джордан продолжал лекцию еще несколько минут после того, как колокол пробил полдень. Такая была у него привычка. Наконец он отпустил своих учащихся с предупреждением:
– Завтра у вас будет опрос по всему материалу, который мы прошли на этой неделе. Тех, кто получит плохие отметки, мы превратим в жаб и отправим ловить черных тараканов. Удивительно, что творит технология в наши дни, не так ли? Встречаемся после ланча.
Когда Бэгнолл и Эмбри вышли в коридор, собираясь пойти в кафетерий на невзыскательный, но бесплатный ланч, к ним обратился Джером Джоунз:
– Не возражаете против обеда с моим другом?
Его другом оказался ящер, представившийся на шипящем английском языке: Мцеппс. Когда Бэгнолл узнал, что до плена тот был техником по радарам, он охотно позволил ему присоединиться к их группе. Разговор с ящером казался необычным, даже более необычным, чем его первая напряженная встреча с германским подполковником в Париже, буквально через несколько дней после прекращения боев между короной и нацистами.
Но несмотря на странную внешность, Мцеппс вскоре поразил его поведением настоящего офицера, оставшегося без места службы: он гораздо больше беспокоился о своей работе, чем о том, как вписаться в общую картину.
– Вы, Большие Уроды, все время ищете «почему, почему, почему», – жаловался он. – Кого интересует, почему? Просто работайте. Почему – это не важно.
– До него никак не доходит, – заметил Джоунз, – что если мы перестанем искать «почему, почему, почему», то будем не в состоянии бороться, когда сюда явятся его чешуйчатые когорты.
Бэгнолл раздумывал над этими словами, пока они с Кеном Эмбри шли обратно в класс лейтенанта Джордана. Он думал о теории и ее практическом применении. Из сказанного Мцеппсом следовало, что ящеры редко используют подобный способ обучения. «Что» для них важнее, чем «почему».
– Удивляюсь, почему это так, – проговорил он.
– Почему – что? – спросил Эмбри. и Бэгнолл понял, что он заговорил вслух.
– В общем-то, ничего, – ответил он. – Просто потому что люди.
– В самом деле? – спросил Эмбри. – По мне – так и не скажешь.
Летчики, сидевшие в классе, удивленно уставились на Кена и Джорджа, входивших в дверь. Почему-то эти двое хохотали как ненормальные.
Солнечные лучи, проникшие между планками жалюзи в окне, попали на лицо Людмилы Горбуновой и разбудили ее. Протирая глаза, она села в постели. Она не привыкла спать в постели. После одеял, расстеленных на сырой земле, настоящий матрац казался упаднически мягким.
Она окинула взглядом квартиру, которую Мордехай Анелевич предоставил ей и Ягеру. Туалет в ней был далек от идеала, старые обои отваливались от стен – Анелевич извинился за это. Казалось, люди Лодзи постоянно извиняются перед пришельцами за то, как здесь у них плохо. Но Людмиле их жизнь не показалась такой уж плохой. Она постепенно начала понимать, что проблема заключается в том, что с чем сравнивать. Они привыкли ко всему тому, что здесь было до войны. Она привыкла к Киеву. Это значит…
На этом она прервала размышления, потому что проснулся Ягер. Он проснулся быстро и сразу. Она уже видела это за последнюю пару ночей. Она просыпалась точно так же. И до войны с ней такого не было. Она задумалась, было ли так с Ягером.
Он потянулся к ней и положил руку на ее голое плечо. Затем почему-то хмыкнул.
– Что тут забавного? – спросила она, слегка рассердившись.
– Вот это, – ответил он, показывая рукой на квартиру. – Все. И мы. двое людей, которые ради любви к друг другу убежали прочь от всего, что привыкли считать важным. И никогда снова мы не сможем вернуться к нему. Мы – как говорят дипломаты? – перемещенные лица, вот мы кто. Как в сюжете из дешевого романа. – И по привычке быстро перешел к рассуждениям. – Могло бы так получиться, если бы не эта маленькая деталь – бомба из взрывчатого металла, внесшая суматоху в наши жизни?
– Да, если бы не она…
Людмиле не хотелось вставать и одеваться. Здесь, лежа обнаженной на простынях вместе с Ягером, она могла верить в то, что в Лодзь их привела только любовь, а измена и страх не только за судьбу города, но и за весь мир – ничто по сравнению с любовью.
Вздохнув, она выбралась из постели и начала одеваться. С таким же вздохом, но на октаву ниже, к ней присоединился Ягер. Едва они закончили одеваться, как кто-то постучал в дверь. Ягер снова хмыкнул: возможно, у нею были амурные мысли, но их пришлось отбросить. Так или иначе, они должны были ответить стоящему за дверью. Хорошо хоть, что им не пришлось прерываться.
Ягер открыл дверь с такой настороженностью, словно ожидал увидеть в коридоре Отто Скорцени. Людмила не представляла себе, возможно ли такое, но ведь она не видела, сколько невозможных проделок Скорцени, о которых рассказывал Ягер, оказывалось реальностью.
Скорцени за дверью не оказалось. Там стоял Мордехай Анелевич с винтовкой «маузер» за спиной. Он снял ее с плеча и приставил к стене.
– Знаете, что я предлагаю? – сказал он. – Нам следует дать знать ящерам – в виде слуха, понимаете? – что Скорцени был в городе. Если они и их марионетки начнут искать его, ему придется зашевелиться и что-то предпринять, вместо того чтобы прятаться.
– Но вы этого еще не сделали, не так ли? – резко спросил Ягер.
– Я только сказал, что стоило бы, – ответил Анелевич. – Нет, пожалуй, если ящеры узнают, что Скорцени здесь, они начнут размышлять, что он здесь делает, – и начнут следить за ним. Мы не можем допустить этого – иначе первый ход останется за ним: у него белые фигуры.
– Вы играете в шахматы? – спросила Людмила.
За пределами Советского Союза, как она обнаружила, немногие люди играли в шахматы. Ей пришлось использовать русское слово – как сказать по-немецки, она не знала.
Анелевич понял.
– Да, играю, – ответил он. – Не так хорошо, как мне бы хотелось, но так все говорят.
Ягер по-своему истолковал ситуацию:
– Что вы делаете – в противоположность тому, что вы упорно не хотите делать, я имею в виду?
– Я понял вас, – ответил Анелевич с ехидной улыбкой. – Я выставил на улицы столько вооруженных людей, сколько мог, и я устраиваю проверки всем домовладельцам, кто не связан непосредственно с
