окон, тосевитский городской пейзаж, на который он смотрел, сами размеры комнаты, напоминавшие ему, почему Раса назвала тосевитов Большими Уродами, – все кричало, что это не его мир, это чужой мир.
– Возле Денвера, так? – сказал он грустным голосом и просмотрел цифры возможных потерь на экране компьютера. Цифры были предварительными, но выглядели неприятно. Американцы, сражаясь на заранее подготовленных позициях, уже потеряли множество своих самцов. И вот теперь, когда он думал, что прорыв близок…
– Благородный адмирал, они обманули нас, – сказал Кирел. – Они повели наступление в этом секторе, но настолько неудачно, что оно захлебнулось, и тогда они оставили удерживать фронт совершенно недостаточные силы. Когда же местный командир попробовал использовать то, что счел их грубой ошибкой, то…
– Это и была грубая ошибка. Несомненно, ошибка, – сказал Атвар. – Это была наша ошибка. Они хитры, Большие Уроды, полны обмана и предательства. Они не просто отступили и заманили нас, они применили ядерное оружие. Мы должны были предупредить об этом наших самцов. Мы этого не сделали. Они сделали то, что казалось очевидным, хотя и обманным тактическим маневром, – и снова обманули нас.
– Истинно так, – сказал Кирел таким же усталым и полным боли голосом, как у командующего флотом. – Как же нам отомстить за это? Разрушение их городов, похоже, не удержит их от использования ядерного оружия, которое они изготавливают.
– Вы предлагаете провести изменения в политике, командир корабля? – спросил Атвар.
Это был очень опасный вопрос, подразумевавший приказ Кирелу отказаться от любых таких предложений. Дело было не в том, как адмирал сформулировал его. Он имел в виду нечто более серьезное.
И потому голос Кирела звучал настороженно, когда он ответил:
– Благородный адмирал, может быть, нам следует быть более мудрыми в выборе ответных действий и уничтожать тосевитские воинские формирования, противостоящие нам на фронтах. Это могло бы дать больший эффект, чем разрушение гражданских центров, и уж наверняка не меньший.
– Вот это уже похоже на дело.
Атвар вывел на экран карту боев в Соединенных Штатах. При этом с экрана пришлось убрать данные потерь, хотя из памяти они не исчезли. Он показал на узкий полуостров, выступающий в море в юго-восточном регионе не-империи.
– Здесь! Местность Флорида нам подойдет. Не только потому, что здесь бои идут на ограниченном участке, где ядерное оружие будет особенно эффективным, но и еще потому, что мы одновременно отомстим темнокожим тосевитам, которые изменнически притворялись верными нам.
– Вы позволите, благородный адмирал? – спросил Кирел, подходя к компьютеру.
После разрешающего жеста Атвара он изменил масштаб карты для более детального обзора фронтовой обстановки во Флориде.
– Вот здесь, между городом под названием Орландо и еще одним, меньшим, который называется… разве город может называться «Апопка»?
Его рот раскрылся от неожиданного удивления. То же произошло и с Атваром. На языке Расы «апопка» означало «создавать дурной запах». Главнокомандующий наклонился вперед, чтобы изучить карту.
– Похоже, это именно то, во что складываются буквы, не так ли? И тем не менее это подходящее место для возмездия.
– Истинно так – Кирел показал позицию на карте. – Вот здесь американцы сосредоточили большое количество бронетанковых войск.
– Сбросим бомбу туда, где вы показали, – конечно, после того, как наши самцы отступят немного, но не настолько, чтобы это стало очевидно. Может быть, мы сможем поймать тосевитов на один из их же собственных трюков.
– Благородный адмирал, будет исполнено, – сказал Кирел.
Нье Хо-Т’инг был доволен, что маленькие чешуйчатые дьяволы прекратили показывать свои порнографические фильмы о Лю Хань. Они не преуспели в разрушении ее авторитета, и, после того как ей вернули дочь, уже не имело смысла изображать ее потаскухой.
Как бы то ни было, но в результате ее авторитет только вырос. Это произошло частично благодаря действиям Нье, который разъяснил, что эти фильмы показывают вовсе не характер Лю Хань, а лишь отвратительную эксплуатацию маленькими чешуйчатыми дьяволами женщины, которая оказалась в безвыходной ситуации.
Такое толкование для жителей Пекина оказалось убедительным. На центральный комитет, однако, оно произвело меньшее впечатление. О, члены ЦК соглашались с аргументами Нье, потому что они способствовали благоприятному течению переговоров, и, несомненно, считались с Лю Хань. Но они не могли забыть того, что видели. Поскольку осудить ее они не могли, то с подозрением стали относиться к Нье за связь с женщиной, делавшей такие вещи.
– Нечестно, – пробормотал на ходу Нье.
Эта жалоба осталась незамеченной в хутуне, по которому он шел. Вокруг болтали женщины, вопили дети, лаяли собаки, продавцы расхваливали снадобья и овощи, музыканты старались заработать свою денежку… Только пулеметная очередь могла бы привлечь здесь чье-то внимание. Впрочем, даже пулеметная очередь – если не слишком близко – осталась бы незамеченной в Пекине тех дней.
Нье вышел на Лю Ли Чьян, улицу Фабрики Глазированных Плиток.
Здесь можно было приятно провести свободное время – если бы он им располагал, – потому что здесь процветало множество магазинов, торгующих старыми книгами и курьезами.
Хотя он родился в эпоху умирания Китайской Империи и в тонкостях постиг марксистско-ленинскую мысль, он по-прежнему сохранял уважение к антиквариату, хотя сам этого почти не осознавал.
Теперь, однако, вместо того чтобы зайти в одну из таких лавочек, он задержался возле одного из уличных киноустройств, сооруженных маленькими дьяволами. Вместо того чтобы со злобой смотреть, как Лю Хань позволяет мощному пестику какого-то мужчины проникать в себя, толпа глазела на мать всех взрывов.
Гладкий китаец, объяснявший показываемое, – тот самый пес, который когда-то с таким сладострастием описывал падение Лю Хань, – говорил:
– Вот так Раса уничтожает тех, кто сопротивляется ей. Этот взрыв имел место в американской провинции, называемой Флорида, где глупые иностранные дьяволы сверх меры провоцировали милостивых служителей Империи. Пусть это послужит предостережением всем, кто осмеливается обижать наших хозяев здесь, в Китае.
После показа огненного облака от взрыва самой бомбы картина изменилась – стали показывать вызванные взрывом разрушения. Пушка танка, согнутая, словно свечка, поднесенная слишком близко к огню. Земля, которая выглядела так, словно жар бомбы расплавил ее, превратив в стекло. Повсюду обгорелые трупы. И не только трупы – некоторые обгоревшие куски мяса были еще живы, они извивались, стонали и кричали на своем неразборчивом языке.
– Не хотел бы, чтобы это случилось со мной, – воскликнул старик с длинными белыми усами, спускающимися ниже подбородка.
– Это произошло и с маленькими чешуйчатыми дьяволами, – сказал Нье Хо-Т’инг. – Американцы применили против них такую же бомбу. Эта бомба – месть чешуйчатых дьяволов, но и люди тоже способны делать такие же.
Это радовало его, хотя американцы были капиталистами.
– Иностранные дьяволы, может быть, и научились делать такие бомбы, если правда то, что вы сказали, – ответил на это старик. – Но могут ли их делать китайцы? – Он сделал паузу, чтобы очевидный ответ появился сам собой. – Поэтому лучше, если мы будем делать то, что приказывают маленькие дьяволы,
