– Да, вы правы, – ответил Бэгнолл. – У нас обычно проблема состоит в том, чтобы найти подходящий участок земли для реализации своих замыслов. – После короткого колебания он рассмеялся. У него был приятный смех; даже когда Бэгнолл смеялся над собой, он делал это искренне. – Оказался рядом с хорошенькой девушкой, а сам веду разговоры о церквях и земле. Наверное, я старею.
Людмила посмотрела на него. Он всего на несколько лет старше, чем она, но…
– Вас еще рано отправлять в мусорный ящик, – заявила она.
Людмила не знала, как это звучит по-немецки, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить смысл своих слов на русском. Нечто похожее происходило, когда Бэгнолл подыскивал перевод для слова «инициатива».
Когда Бэгнолл ее понял, он вновь рассмеялся и сказал:
– Тогда будем считать, что меня заставила так себя вести молодая огненная кровь. – И он обнял ее за плечи.
Когда Георг Шульц пытался ее лапать, Людмила всегда ощущала желание сбросить его руки, ей казалось, что он сейчас сорвет с нее одежду и повалит на землю. Бэгнолл не производил такого впечатления. Если она скажет «нет», он ее послушается. «Да, мне нравятся культурные мужчины», – подумала Людмила.
И поскольку она чувствовала, что может сказать «нет» в любой момент, она промолчала. Бэгнолл осмелел настолько, что наклонился и поцеловал ее. Она позволила его губам коснуться своих, но не ответила на поцелуй.
Шульц бы ничего не заметил, а даже если бы и заметил, ему было бы все равно. Однако Бэгнолл ощутил ее сомнения.
– Что-то не так? – спросил он. Людмила ничего не ответила, и он задумался. Потом стукнул себя по лбу ладонью, Людмила уже видела у него этот жест. – Какой же я идиот! – воскликнул он. – У вас кто-то есть.
– Да, – ответила она. В некотором смысле он не ошибся, хотя время, проведенное с Генрихом Ягером, измерялось часами, а еще они обменялись несколькими письмами.
Затем, к собственному удивлению и смущению, Людмила разрыдалась.
Когда Бэгнолл погладил ее по плечу, в его жесте не было ничего сексуального. Впрочем, когда кто- то кажется тебе привлекательным, ты всегда прикасаешься к нему со смешанными чувствами. Но он старался ее утешить.
– Что случилось? – спросил Бэгнолл. – Ты не знаешь, что с ним?
– Да, не знаю, – ответила она. – Я вообще ничего не знаю.
Она посмотрела на его длинное лицо и увидела, что англичанин встревожен. Она бы никогда не стала рассказывать свою историю соотечественнику. А с иностранцем чувствовала себя в безопасности. Всхлипывая, мешая немецкие слова с русскими, Людмила рассказала Бэгноллу о том, что так долго от всех скрывала. К тому моменту, когда она закончила, у нее возникло ощущение, будто ее переехал поезд.
Бэгнолл потер подбородок. Пальцы коснулись щетины: с лезвиями для бритья и горячей водой в Пскове было тяжко. Английский пилот что-то сказал по-английски. Людмила ничего не поняла. Увидев вопрос в ее глазах, он вновь перешел на смесь немецкого и русского:
– Вы ничего не делаете легко, не так ли?
– Верно. – Она внимательно посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, о чем он думает.
Задача оказалась непростой. Правду говорят об англичанах: они не посвящают других в то, что происходит у них в душе. По крайней мере, он не назвал ее предательницей и шлюхой за то, что она делила постель с немцем, когда они встретились в Берхтесгадене. А это уже немало.
– Значит, вы должны знать, что чувствует красавица Татьяна, – он назвал ее «die schone Татьяна», и Людмила не смогла сдержать улыбки, – когда встречается с Георгом Шульцем.
– Не исключено, хотя я сильно сомневаюсь, что она мне посочувствует. – Она посмотрела Бэгноллу в глаза. – Теперь вы знаете, почему я не могу, не хочу – как это говорится? – начинать роман с вами.
«О чем ты думаешь? Твое лицо так же невозмутимо, как у Молотова».
– Да, теперь я понимаю, – ответил Бэгнолл.
В его голосе появилась грусть. Людмила почему-то почувствовала удовлетворение, хотя минуту назад сама сказала, что не хочет быть его любовницей. Тщательно подбирая слова, он продолжил:
– Наверное, ваш немец – хороший человек, если ему удалось завоевать вашу любовь.
«Ваш немец».
Людмилу вновь захлестнуло чувство вины. Даже после полутора лет союза с нацистами против ящеров она не могла забыть вероломного нападения гитлеровской Германии. Но все остальное… Людмила встала на цыпочки и поцеловала Бэгнолла в колючую щеку.
– Спасибо вам, – прошептала она.
Он смущенно улыбнулся.
– Если вы будете так поступать, я быстро забуду о своих благородных намерениях.
– С вами я готова рискнуть.
Существовало религиозное понятие, над которым Людмила, никогда не верившая в Бога, всячески посмеивалась. Однако теперь, впервые в жизни, она поняла, что такое отпущение грехов. И не важно, что это сделал англичанин, а не священник. Учитывая ее неверие в Бога, так даже лучше.
Тип, который зарабатывал на жизнь, показывая навозных жуков, говорил так быстро и взволнованно, что Нье Хо-Т’инг с трудом его понимал.
– Им понравилось, понравилось, говорю я вам! – восклицал он, заглатывая очередной стакан самшу – крепкого, трижды очищенного напитка, который делали из гаоляна – просяного пива. – Они заплатили мне в три раза больше, чем я рассчитывал, и предложили выступить еще раз в любое удобное для меня время. – Он посмотрел на Нье с пьяной благодарностью. – Большое вам спасибо за то, что организовали мое выступление.
– Хоу И, я счастлив, – важно ответил Нье Хо-Т’инг. – Я готов делать все, что доставляет удовольствие маленьким чешуйчатым дьяволам. – Он улыбнулся. – Потому что они платят мне, и моя жизнь становится очень приятной.
Хоу И засмеялся громким пронзительным смехом. Он вылил в свой стакан последние капли из кувшина и поднял палец, чтобы показать, что хочет еще. Вскоре девушка принесла ему новый кувшин. Он был настолько пьян, что похлопал ее по заду, чтобы выказать свою благодарность. Девушка скорчила гримасу и торопливо удалилась. Она была доступной, но ей не нравилось, когда это всячески подчеркивали.
Нье не стал возражать, когда Хоу налил себе еще стакан самшу. Таверна – она называлась Та Чу Канг: «Большая винная бочка» – находилась всего в двух кварталах от дома, где он снимал комнату, но здесь он представлялся не стойким противником чешуйчатых дьяволов, а их сторонником, который имеет немалый вес и постоянно ищет способы их ублажить. Благодаря связям Народно-освободительной армии с людьми, служившими у чешуйчатых дьяволов, он имел возможность убедительно играть свою роль.
Таверна Та Чу Канг отличалась от других мест, где появлялся Нье, не только тем, что здесь он изображал приспешника чешуйчатых дьяволов. «МО Т’АН КУО ШИН», – гласил плакат, украшавший стену: «Здесь не говорят о политике». Нье ухмылялся всякий раз, когда смотрел на него. Во время революции любые речи носят политический характер. Ниже висел плакат меньшего размера, подтверждающий эту мысль.
«ПОЖАЛУЙСТА, ДЕРЖИ СВОЙ БЛАГОРОДНЫЙ РОТ ЗАКРЫТЫМ».
Над стойкой красовались еще две надписи: «ПЛАТИТЕ ТОЛЬКО НАЛИЧНЫМИ» и «ЗДЕСЬ НЕ КОРМЯТ В КРЕДИТ».
– Маленькие дьяволы хотят, чтобы я выступил еще раз, – сказал Хоу И. – Кажется, я вам уже говорил? Один из них так и сказал, когда я собрал своих жуков и собрался уходить. Вы можете организовать еще одно представление?
– Мой друг, я могу даже больше, – ответил Нье. – Знаешь, что мне удалось выяснить? Маленькие
