подбородок и ответил резко:
– На твоем месте я бы вел себя скромнее. Я тут поспрашивал немного, господин Мордехай Анелевич, – о, да, мне известно твое настоящее имя! Кое-кто в Варшаве с удовольствием перекинется с тобой парой слов. Я уж не говорю о своих друзьях здесь, которых обманула твоя деятельность в Лодзи. Но если ты намерен вернуть нацистов в Польшу…
– Не дай бог! – искренне воскликнул Мордехай. – Но я не хочу, чтобы ящеры оставались в Германии, а ты не хочешь увидеть другую сторону монеты.
– Я хочу смерти Гитлера. Я хочу смерти Гиммлера. Я хочу смерти Ганса Франка. Я хочу, чтобы все нацистские ублюдки с эсэсовскими нашивками отправились на тот свет, – прокричал Нуссбойм. – Только так можно отомстить за то, что они сделали с нами. Я бы задушил их собственными руками, но если ими готова заняться Раса, я не возражаю.
– А что будет потом? – осведомился Анелевич.
– А мне плевать, – ответил Давид Нуссбойм. – Месть нацистам для меня важнее всего.
– Неужели ты не понимаешь, что ошибаешься? – с отчаянием спросил Мордехай. – Когда ящеры расправятся с немцами, кто остановит их? Кто помешает им делать все, что они пожелают? Если тебе известно мое настоящее имя, ты должен знать, что я работал вместе с ними. Они об этом и не вспомнят – у ящеров одна задача: навсегда поработить человечество. Когда они говорят «навсегда», они имеют в виду не тысячу лет, как безумец Гитлер. Навсегда! Кроме того, ящеры совсем не безумцы. Если они победят сейчас, второго шанса у нас не будет.
– И все же они лучше, чем немцы, – стоял на своем Нуссбойм.
– Подумай, Давид, конечно же, выбор не прост. Мы должны… – Не меняя выражения лица и продолжая говорить, Анелевич изо всех сил ударил Нуссбойма в живот.
Он рассчитывал выиграть схватку первым же ударом, но не попал в солнечное сплетение. Нуссбойм застонал от боли, но не сложился пополам, а бросился на Мордехая. Они упали на пол, с грохотом опрокинув стул, на котором сидел Анелевич.
Мордехаю не раз приходилось вступать в бой, но тогда у него в руках была винтовка и он видел врага сквозь прорезь прицела. А сейчас Нуссбойм пытался его задушить. К тому же противник оказался сильнее, чем он предполагал. В очередной раз он убедился в том, что далеко не все враги – трусы и ничтожества.
Нуссбойм попытался ударить его коленом в пах. Анелевич успел подставить бедро. Не слишком благородный прием, но он и сам пытался провести его несколько мгновений назад.
Они оказались возле стола Мордехая, дешевой хлипкой конструкции из сосны и фанеры. Мордехай собрался стукнуть Нуссбойма головой о стол, но тот успел подставить руку.
Со стола упала тяжелая стеклянная пепельница. Анелевич и сам не знал, зачем принес ее. Он не курил. К тому же табака в Польше практически не было.
Сейчас она могла пригодиться. Они с Давидом Нуссбоймом потянулись к ней одновременно, но рука Мордехая оказалась длиннее. Он схватил пепельницу и ударил Нуссбойма по голове. Давид застонал, но продолжал сопротивляться, пришлось стукнуть его второй раз. После третьего удара глаза Нуссбойма закатились, и он потерял сознание.
Анелевич с трудом поднялся на ноги. Его одежда порвалась в нескольких местах, из носа капала кровь, а еще у него было такое ощущение, будто он только что выбрался из бетономешалки. В дверном проеме столпились люди.
– Он собирался донести на меня ящерам, – прохрипел Анелевич. Нуссбойм едва его не задушил.
Берта Флейшман деловито кивнула.
– Я боялась, что так и будет. Как ты считаешь, с ним следует покончить?
– Мне бы не хотелось, – ответил Мордехай. – Евреи не должны больше умирать. Он неплохой человек, просто у него неверные представления о ящерах. Мы сможем его отсюда убрать?
Она вновь кивнула.
– Ему придется отправиться на восток. У меня достаточно друзей среди коммунистов, они помогут переправить его в Россию – там у него не будет возможности разговаривать с ящерами.
– А какая судьба ждет его в России? – спросил Анелевич. – Его вполне могут отправить в Сибирь.
Он хотел пошутить, но по серьезному выражению лица Берты понял, что такую возможность исключать нельзя. Он пожал плечами:
– Чему быть, того не миновать. Так у него будет шанс уцелеть – иначе нам придется его прикончить.
– Давайте вынесем его отсюда, – распорядилась Берта, а потом негромко добавила: – Тебе следует исчезнуть, Мордехай. Далеко не все, кто симпатизирует ящерам, столь же откровенны, как Нуссбойм. Тебя могут выдать в любой момент.
Он прикусил губу. Да, Анелевич прекрасно понимал, что она права. Но от мысли, что снова нужно пускаться в путь, придумывать легенду, искать партизанский отряд, ему стало не по себе. Он ощутил, как в лицо подул холодный ветер.
– Прощай, Лодзь. Прощай, дом, – пробормотал он, берясь за ноги Нуссбойма.
Глава 18
Генрих Ягер чувствовал себя как шарик для настольного тенниса. Возвращаясь после очередной миссии, он никогда не знал, куда отскочит в следующий раз: в замок Гогентюбинген, где будет помогать высоколобым людям в очках с толстыми стеклами работать над проектом бомбы из взрывчатого металла, или вместе с Отто Скорцени помчится – сам не зная куда, – чтобы прищемить хвост ящерам, или просто поведет в бой немецкие танки – только здесь он чувствовал себя на месте.
После возвращения из Альби его вновь отправили в бронетанковый дивизион Всякий раз, когда в войне наступал тяжелый период, он оказывался в танке. Если ящеры оккупируют Германию, все остальное уже не будет иметь ни малейшего значения.
Ягер выглядывал из открытого люка своей «пантеры». Ветер пронизывал до костей, пробираясь даже под толстую двустороннюю парку. Сейчас он надел ее белой стороной наружу, чтобы не выделяться на фоне дула и башни. Большой белый мощный танк, который мчался на восток из Бреслау, напоминал ему могучего белого медведя. По сравнению с комбинезонами, которые вермахт использовал два года назад в России, парка оказалась настоящим чудом – в ней ему было просто холодно. Раньше он замерзал почти до потери сознания.
Его стрелок, круглолицый капрал по имени Гюнтер Грилльпарцер, спросил:
– Там не видно ящеров, господин полковник?
– Нет, – ответил Ягер, нырнув обратно в башню. – И скажу тебе правду, я рад.
– Конечно, – не стал спорить Грилльпарцер, – однако я надеялся, что звонок проклятых евреев имеет какое-то отношение к правде. Похоже, ублюдки хотели, чтобы мы понапрасну тратили топливо.
– Нет, они не станут этого делать. – «Надеюсь, что не станут», – добавил Ягер про себя. После того что рейх сделал с евреями в Польше, как их винить за желание отомстить? Но вслух он добавил: – Командование уверено, что они сказали правду.
– Ja? Herr Oberst[38], – сказал Грилльпарцер, – но из задницы командира, когда он сидит в ватерклозете, вылезают не ангелы, не так ли?
Ягер вновь выпрямился и стал смотреть вперед. Он ничего не ответил капралу. Русские и ящеры – да и эсэсовцы тоже – выполняли приказы, ни о чем не задумываясь. Вермахт старался всячески развивать инициативу солдат – в результате они проявляли гораздо меньше уважения к командирам. Что ж, выигрываешь в одном – проигрываешь в другом.
Они въехали на вершину небольшого холма.
– Стой, – крикнул Ягер водителю, а затем повторил приказ остальным танкам, входившим в его
