Поначалу она пыталась молча избегать вопросов, потом, устав от настойчивости Сэма, отвечала всегда одно и то же: «Любопытному на днях прищемили нос в дверях! Отцепись, Семка, я же сказала тебе: я марсианский лазутчик!» (Части тела и планеты варьировались в зависимости от настроения, прочее оставалось неизменным...) Впрочем, скоро Сэм перестал быть назойливым: обстановка «Лотоса» исподволь отучала от плебейских привычек. Высший пилотаж доверия — не лезть друг другу в душу, оставаясь при этом друзьями...
Тонечка стала для него больше, чем другом, больше даже, чем любовницей. Иногда Сэм поражался: что она нашла в нем? Почему не обижалась, не раздражалась, не стала презирать, а терпеливо поднимала до своего уровня? Буквально заставляла тренировать дар предсказания, учила логике, теории вероятности... К сожалению, Сэму так и не удалось стать примерным учеником!
Может быть, поэтому Тонечка и оставила его? Не позвала с собой, когда собралась уйти из общины, почти не писала — так, приветы-поздравления...
...Он помнил, как Тонечка решила уйти — хотя поначалу казалось, что она шутит, он даже не сразу встревожился... («Тебе не казалось неправильным, Сэм, одно обстоятельство, — спросила она, как-то в совершенно неподходящей для серьезных бесед обстановке, впрочем, к такому он уже привык, — а именно: чем сильнее касается предсказателя какая-то ситуация, тем менее точны предсказания? Если подходить с точки зрения классического здравого смысла, это совершенно нелогично!» Сэму вопрос казался раздражающе простым, и он ответил не задумываясь: «Ты же сама говорила о рефлексии! Вечные „а если“, на которые не хватает энергии...» Ему показалось, что взгляд подруги стал разочарованным, она отвернулась от него, но все же объяснила: «Предположим, у нас имеется бесконечный источник энергии — может быть, так оно и есть, мы же ничего толком о себе не знаем! Или более печальный вариант: перерасход энергии вызовет коллапс, сжатие времени — то есть узнавший о себе слишком много погибнет сразу...» «Что?! — подскочил Сэм, уловивший наконец суть разговора. — Ты что такое говоришь?» «Я говорю, — со вздохом пояснила Тонечка, — что истина, как водится, лежит где-то между этими крайностями. И мне очень хочется узнать, где именно!»)
Лишь тогда он понял, что разговоры о развитии дара предсказания вовсе не были теоретическими. Но когда Тонечка заявила, что ей для этого нужно остаться одной... («Что за глупые фантазии! — кричал он ей тогда. — Чем тебя не устраивает „Лотос“? Почему надо ехать неизвестно куда... где ты будешь работать, как ты будешь жить?!» «Ну-ну, — отмахнулась Тонечка. — Хватит шума! Сказано: для серьезного труда требуется удалиться от женщин. То есть, в моем случае, от мужчин! И не паникуй: я не навеки уезжаю, и не за тридевять земель...» «Но ты говорила что-то о возможной быстрой смерти? — вспомнил Сэм. — А если...» «Ты предупредишь меня, — парировала Тонечка, — если увидишь в будущем мою гибель! Кстати, будет тебе, лентяю, лишняя тренировка...»)
...Да, это действительно была тренировка! Поначалу он разглядывал десятки вероятностей, и каждую неделю посылал ей такой «календарь». В письмах она благодарила его, но на все просьбы приехать отвечала отказом. Потом переписка затихла, но «смотреть» в будущее Тонечки Сэм продолжал все равно...
Незадолго до ее смерти он почувствовал опасность: автокатастрофа на Северном шоссе. Он тут же кинулся в поселок — позвонить, предупредить! Тонечка посмеялась, однако обещала весь день сидеть дома, и после ее слов он буквально ощутил, как отпускает страшное напряжение трагической вероятности...
Нет, она не должна была умирать!!! Мелькни в будущем хоть малейшая возможность несчастья, он почувствовал бы это и нашел способ изменить предопределенность!
Но в том-то и дело, что не было никакой предопределенности... А что было? Игра случая, роковое смещение вероятностей, излишнее усилие воли? Кто знает, да и какое это теперь имеет значение! Сэм почувствовал, что не может больше сдерживать слез — слишком больно было вспоминать то, что никогда уже не повторится...
...Тогда, придя в себя после известия о ее смерти, он не подумал о дневнике. Впрочем, вряд ли его отдали бы сразу: СБ не упустила бы случая удовлетворить свое любопытство, хотя сейчас он не держал на них зла: все же нашли, вернули... А может, зря вернули?! Сэм вдруг почувствовал: не надо ему открывать эту тетрадь! Ощущение было неожиданно острым, как во время предсказаний... но оно мелькнуло слишком быстро, и осознать его не удалось. А потом, пытаясь отличить чувства от предчувствий, а предвидение от мнительности, он окончательно запутался — так всегда бывает, когда пытаешься рассматривать собственное будущее. Нет, к черту! Все равно он прочитает дневник, просто не сможет не прочитать! И Сэм, уже не раздумывая больше, решительно откинул картонную обложку...
Какие знакомые записи... Надо же, оказывается, он помнит их наизусть, может с закрытыми глазами продолжать с любого места! Воспоминания оживали вслед за словами — и резко обрывались: в какой-то момент Тонечка перестала давать ему дневник, видимо, сочтя его адаптацию в «Лотосе» законченной...
С некоторым внутренним сопротивлением он перевернул страницу. В общем-то, ничего нового, Тонечка описывала вполне знакомые события и была весьма сдержанна в оценках, не допуская излишней откровенности даже в дневнике. Сэм, преодолевая искушение сразу заглянуть в конец и узнать, чего она сумела достичь в своем «одиночном полете», быстро проглатывал страницу за страницей — и вдруг замер, пораженный...
За месяц до ухода из «Лотоса» записи менялись. Тон их оставался почти прежним: к обычному — скупому, без особенных эмоций — стилю Тонечки добавилось лишь некоторое недоумение... но этому недоумению была причина!
«...Лиза и Инга уговорили меня не принимать участие в „майском хороводе“: сказали, что я недостаточно красива, и тем самым нарушаю общую гармонию обряда — энергия чужой эстетики тратится на меня. В чем-то они несомненно правы! Вот только странно они вели себя, говоря мне это: как будто Лиза позаимствовала у Инги ее высокомерность, а та, в свою очередь, одолжила непосредственность... Впрочем, какая разница? Переспорить я их не смогла, хотя и пыталась. Что же, скажусь больной — полежу, почитаю...»
Сэм прекрасно помнил, что Тонечка болела во время «майского хоровода». Она никогда не отличалась крепким здоровьем — часто простужалась, уставала на работе... Но кто мог подумать, что дело вовсе не в болезни!
«...Юрген высказал интересную мысль: хорошо бы общине иметь „внешнего предсказателя“, тогда жизнь оставшихся в ней будет гораздо спокойней. Возможно, только тяжело придется этому внешнему предсказателю! Ведь он будет вынужден как можно сильнее отдалиться от остальных, сделаться сторонним наблюдателем; суровое одиночество...»
Подобные разговоры тоже возникали неоднократно, и обычно их инициатором был именно Юрген — когда гороскопы для «Лотоса» утомляли его своей противоречивой многовероятностью. (Разумеется, ведь община сама по себе — явление исключительное, существующее не по средним законам!) Но чтобы кто-то мог заговорить об этом всерьез? Спокойная жизнь за счет чужого одиночества... какая низость!
«...Сумасшедшая беседа с Дэном — черт возьми, нам бы телепатию! Хотя мы поняли друг друга и так, отделавшись легкой хрипотой. Философско-математическое развитие дара предсказания: любопытно!.. Надо обсудить с Сэмом...»
Да, это обсуждение Сэм помнил хорошо! Как обычно, он не сразу воспринял теоретические изыски, но Тонечка была терпелива в своих объяснениях. Конечно, тогда ему и в голову не могло прийти, что ради изучения каких-то предполагаемых возможностей она решит уйти из общины! Впрочем, похоже, что в то время Тонечка ничего подобного делать не собиралась... Но когда же она пришла к этому странному решению? Жутковатое предположение овладевало Сэмом, он торопливо перелистал страницы... Вот оно! Мысль об уходе возникла первый раз... но в какой же странной, совсем не свойственной Тонечке патетической форме! Как будто это не ее мысль!
«...Странное ощущение: не могу оставаться в общине. Чувствую, что буквально предаю ее этим, потому что мой долг — стать „внешним предсказателем“. А почему бы и нет? Ведь мне есть чем заняться в одиночестве! Дэн уверяет, что скучать я не буду...»
Дэн? Неужели гипноз?.. Прочитанное проникало в сознание медленно, но неотвратимо, и переплетаясь со знакомыми фактами, переворачивало все представление о ходе событий, а мозг упрямо
