поближе выпавшую из рук тряпку и замерла.
Охрана Паука среагировала быстро. Для измотанных, невыспавшихся людей это был рекорд. Они успели очнуться, подумать, подняться со стульев, потереть глаза, охлопать карманы, найти зажигалку и даже пару раз чиркнуть, добывая огонь. Правда, легендарная «Zippo» не заполыхала. Отечественный семьдесят шестой бензин в легенду никоим образом не входил. И уж, во всяком случае, не желал сиять обещанным вечным огнем. В конце концов из жалкой искорки все же загорелось жиденькое пламечко. В роли Прометея выступил бугай с прилизанными волосами. И тут, несмотря на скудное освещение, он увидел много нового и неожиданного...
В отличие от мордоворотов, Хана была готова к наступлению полного мрака и действовала быстро. Она успела вплотную подойти к охране и занести над головой ведро. В неверном желтоватом свете перед оцепеневшими телохранителями неожиданно возникло жутковато улыбающееся лицо. Из-под помятого белого колпака леденяще-озорным огоньком сверкнули глаза. В полумраке разнесся цепенящий звук, выползающий из сложенных трубочкой губ со следами перламутровой помады:
— Ч-ч-ч-ч...
Ведро глухо шмякнуло и оказалось на голове одного из мордоворотов. Сделав шаг в сторону, зловещая старуха схватила освободившийся стул. Не переставая издавать шипение, она с размаху врезала им по цинковому колпаку с кроваво-красной надписью «ХО». Раздалось глухое: «Бум!» — и обмякшее большое тело осело на пол без признаков жизни. Усиливая нереальность происходящего, страшная бабуля игриво подмигнула замершему бугаю с зажигалкой. Тот стоял, продолжая светить другим, но «спалился» сам. Нагревшаяся железная « Zippo» жгла руку. Квадратная челюсть от изумления отвалилась, упав на грудь. Прекратив шипеть, Хана таинственно произнесла, выпуская из рук стул:
— Грубое нарушение инструкции! Отсутствие резервного источника света на посту — раз!
Морщинистый палец с безупречным маникюром совершил назидательное круговое движение и вдруг резко воткнулся телохранителю в глазницу. Взвыв от неожиданной вспышки ослепляющей боли, тот схватился обеими руками за глаз. Тут же острое колено Ханы с силой врезалось ему в пах.
— Недостаток бдительности на дежурстве — два! — ворчливо сказала она недовольным шепотом.
После этого все тот же стул звучно врубился в затылок согнутого пополам охранника. Ветхий предмет больничной меблировки не выдержал драматизма ситуации и распался. Число тел, лежащих на полу, удвоилось.
— Что люди, что мебель, — грустно заметила женщина, — рухлядь...
Упавшая зажигалка продолжала разгонять мрак в радиусе нескольких метров. Наступило время уборки. Она принесла еще один стул, В мгновение ока оба тела заняли прежние места. С той лишь разницей, что их позы теперь дышали покоем. Ведро, швабра и деревянные обломки были засунуты в заветную палату номер шесть. Следом туда вошла и сама Виктория Борисовна, на всякий случай вернувшая себе образ и черты, присущие настоящей уборщице.
Впрочем, это оказалось излишним. Ее встретил густой вибрирующий храп. В темноте она чуть сместилась в сторону, чтобы не зацепить заброшенных внутрь предметов, и тотчас наткнулась на ручку каталки. Инстинктивно выставив вперед руки, Хана уперлась во что-то круглое и плотное.
— Гипс! — удовлетворенно шепнула она после тщательного ощупывания.
Правда, на гладкой поверхности временами попадались непонятные ямы и вмятины. «Поношенный!» — пронеслась в голове тревожная мысль. Пришлось для контроля осторожно потянуть на себя простыню. Одновременно Виктория Борисовна переместилась ближе к изголовью.
— Негр! — легкий вздох облегчения пролетел по палате.
На подушке, испуская храп и пузыри, почивала курчавая голова Тампука. С умилением она провела ладонью по черным волосам. На душе вдруг стало спокойно и радостно. Снедавший сердце лихорадочный огонь тоски и тревоги начал затухать. Но на сантименты были отведены лишь доли секунды. Взявшись за ручки каталки, Виктория Борисовна снова стала резкой, опасной и безжалостной Ханой.
Ровно в шесть тридцать лязгнул засов. Створки двери под табличкой «Выдача трупов» распахнулись, и в метель выехала каталка. В целях конспирации Тампук был с головой накрыт простыней. Сразу после выезда из палаты, словно почувствовав важность момента, он перестал храпеть. Не исключено, впрочем, что свою роль сыграл и уголок подушки, заботливо заткнутый ему в рот. Как бы то ни было, а возле машины «скорой помощи» они оказались без приключений и точно в срок.
Привлеченный шумом и движением Семеныч тихо охнул, угадав на каталке под простынею очертания человеческого тела, и выдавил:
— Жопа...
Димон резко дернулся, поворачивая голову. Неистребимая любовь к зеленоватым хрустящим бумажкам придала ему храбрости.
— Не бзди, Семеныч! За живых меньше платят! — произнес героический фельдшер, на ватных ногах выбираясь из машины.
Печальный груз уже стоял возле задней дверцы готовый к отправке.
— Профессор здесь? — громко спросила Хана.
— Не приходил, — отозвался Димон, с опаской присматриваясь к лежащему на каталке телу.
Пушистый снег уже припорошил простыню. Казалось, природа укутывает свое дитя, под вой ветра начиная прощальную тризну.
С другой стороны подошел Семеныч, тоже не похожий на жизнерадостного оптимиста. Бодрясь, фельдшер похлопал по верху каталки, вздымая белое облако. Ладонь попала точно на загипсованную ногу. Звук получился чужим и жутко неприятным.
— Окоченел, — по возможности невозмутимо констатировал Димон.
— Знамо, не Африка! — ответила Виктория Борисовна. — Давай загружать.
Будучи сыном своего времени и пользуясь моментом, фельдшер собрался было поторговаться, дабы получить компенсацию за их общий с Семенычем стресс.
Начал он с тонкого намека;
— То есть как бы — не просто больной, а сильно? — Димон хотел еще раз похлопать по телу, но как-то не решился. Вместо этого он просто ткнул пальцем в сторону каталки.
— Перелом ноги, плюс ножевое ранение в живот, — перечислила Хана последние вехи жизни похищаемого, надеясь ускорить процесс загрузки.
Взгляд ее упал на зеленоватое лицо Семеныча. В глаза, нос и уши водилы залетали снежинки, но стоял он молча и монументально, как кремлевский курсант у Мавзолея. Лишь нижняя челюсть подрагивала под усами да в глазах плескались страх пополам с мольбой.
— Да, с таким диагнозом недолго мучаются, — ушлый фельдшер ловко гнул свою линию.
Он мысленно аплодировал Семенычу, одним своим видом поднимавшему размер моральных издержек бригады баксов на восемьдесят.
Войдя в образ, Димон говорил глубоким, проникновенным голосом. В тон вьюге и печали момента. Очередной порыв ветра отогнул край простыни, швырнув в тихо сопящие ноздри Мананги горсть снега. Сработал рефлекс, и негр чихнул. Не открывая глаз и совершенно ничего не соображая, он сел, нашаривая одеяло, чтобы укрыться от холода. При виде внезапно поднявшегося черного трупа Семеныч перестал подрагивать челюстью, а мольба и страх во взгляде сменились выражением отрешенного покоя.
Димон стоял, крепко ухватясь побелевшими пальцами за ручку каталки. Прямо перед глазами оказались толстые фиолетовые губы с прилипшим пером от подушки. Секунду лицо с закрытыми глазами оставалось неподвижным. Потом, почувствовав своей бесхитростной распахнутой душой присутствие рядом людей, Мананга спросил — медленно, почти по слогам:
— Как... уаше... доровье?
Руки фельдшера разжались, и он растаявшим снеговиком упал под колеса «скорой». Совместная работа, бывает, спаивает покрепче дружбы. Семеныч солидарно закатил глаза и рухнул в сугроб усами вперед, как свергнутый памятник. Сын Африки быстро замерз на ветру. Одеяло никак не находилось, люди не отзывались. По-прежнему не просыпаясь, он улегся обратно, свернувшись шариком, из которого, как из конфеты «Чупа-чупс» палкой торчала загипсованная конечность.
