очень тихо, будто с улицы его могли услышать:
— Он уверен, что мы ушли и запросили смену. Будет искать другую бригаду. Отпасем его, эт'самое, до места сами. Похоже, я не правильно его просчитал, а, ребята?
Герман Семенович, пожалуй, впервые за день оглянулся и хохотнул, посмотрев на испуганные лица оперов. Смех его оказался красивым, а сам он в этот момент странным образом преобразился, напоминая киноактера — любимца женщин.
Фигурант вышел из-под арки, демонстративно оглядываясь. На улице было тихо. По дороге проезжали редкие машины. Медленно, крупными хлопьями падал снег, принося покой и умиротворение. Ветра не было. Несколько минут профессор стоял без движения, словно наблюдал за детской игрой рожденных холодом драгоценных невесомых звездочек.
— Ну и боец, эт'самое, — донеслось из-под руля в замерзающей «шестерке», уже четыре минуты проверяется! — Пименов выставил из-за «торпеды» специальное зеркало и внимательно наблюдал за профессором. — Где таких готовят?
Судя по молчанию сзади, коллегам это было абсолютно не интересно.
В это время объект зябко пожал плечами и подошел к краю дороги, вытянув вперед руку.
— Голосует. Приготовились.
Что нужно делать по этой команде, филеры представляли плохо, но с деловым видом зашевелились. Вдвоем за передними креслами было тесновато. Упираясь в дверцы ногами, они начали «готовиться», отталкивая друг друга. Приготовления постепенно переходили в борьбу за место под солнцем. Знающие люди могут подтвердить, что даже разнополым партнерам, стремящимся максимально сблизиться на заднем сиденье «Жигулей», сделать это довольно трудно. Особенно без соответствующего опыта и навыка. Что уж говорить о небольшом пространстве на полу, в луже грязи... И это для мужчин нормальной ориентации, да еще находящихся при исполнении! Под шумное дыхание соперников междоусобица подходила к заключительной стадии. Стрижак и Бондаренко уперлись друг в друга головами, как маралы в борьбе за сомнительной красоты самку. Упираясь в двери ногами и молча сопя, они пытались отвоевать заветные сантиметры. И тут Стрижак почувствовал ногой что-то мягкое. Решив, что упирается в коврик, он надавил изо всех сил...
Плотный пластиковый пакет импортного производства, наполовину наполненный отечественными отходами жизнедеятельности, сопротивлялся несколько секунд. Затем, не выдержав натиска тренированной ноги «топтуна», он изверг из себя содержимое, как вулкан Везувий. Мощный поток ударил в крышу автомобиля. Угол падения, как известно, равен углу отражения. Желтый пахучий фонтан сначала ливнем, затем летним грибным дождиком то тут, то там некоторое время орошал заднее сиденье. На полу воцарилась гробовая тишина.
— Чей пакет? — с надеждой в голосе спросил Бондаренко.
— Не знаю, — честно ответил Стрижак. Затем подумал и добавил, тоже с надеждой:
—Наверное, мой.
Снова на несколько секунд повисла тишина. Запах резко усиливался.
— Эт'самое, — с наслаждением произнес сухой Пименов, которому досталось лишь несколько капель, — сто процентов, мой пакет, мудаки! — и захохотал.
Герман Семенович смеялся профессионально тихо, но от души. Он смотрел на мокрые лица коллег, вдыхал кошмарно пахнущий воздух салона машины с номером Ф 911 СБ и смеялся. В жизни Пименов еще не бывал в ситуации глупее. Причем на расстоянии пятидесяти метров от фигуранта, пожалуй, самого опасного и непредсказуемого за всю его карьеру...
За это время объект наконец остановил машину. Приняв в себя профессора, потертая красная «копейка» лихо сорвалась с места. Пименов вылез из-под руля и снова посмотрел назад.
— Ну что, обоссались, топтуны? Ладно, эт'самое, сами не расколетесь — никому не скажу. Слово. А ты, Стрижак, за испорченный «взрывпакет» отчитаешься отдельно.
Герман Семенович завел машину и не спеша, аккуратно, как умеют только в «наружке» ФСБ, двинулся вслед за объектом.
Глава 19
НЕ ПУГАЙТЕ ОСОБИСТА
Кнабаух спал. Огромные красные и зеленые круги сливались в голове, образуя замысловатые фигуры, похожие на солнечные протуберанцы. Артур Александрович никогда не видел во сне ничего конкретного. Животных он не любил и даже не помнил об их существовании. Что же касается людей, то, кроме собственной персоны, его никто не интересовал настолько, чтобы присниться. Он пребывал в своем разноцветном мире, и мозг, которому вполне хватало работы днем, отдыхал. Внезапно большое черное пятно будто залило «экран» и странно затрепетало, шевеля щупальцами. Кнабаух открыл глаза.
Трубка сотового телефона жизнерадостно мигала всеми кнопками, наигрывая что-то из классики. На часах было около двух. Сон как рукой сняло. В отличие от примитивных обывателей, азартный по натуре Кнабаух обожал ночные звонки. Особенно момент, когда трубка еще пищит, а ты решаешь: брать или не брать. В эти несколько секунд он был почти счастлив. Кнабаух играл в свою рулетку. Ответив по телефону, придется вновь доказать себе, что ты — умнее всех. А если не отвечать на ночные звонки, то стоит ли жить? Он потянулся к трубке.
— Внимательно слушаю. Кнабаух.
— Через двадцать минут на нашем месте. Это срочно.
Голос Жернавкова он узнал сразу. Что-то неприятное шевельнулось в душе, будто ледяной ветерок забрался под шелковую пижаму. Артур Александрович быстро оделся. В прихожей он почти машинально схватил с туалетного столика флакон с одеколоном и брызнул себе в лицо. Кнабаух улыбнулся, похлопал себя по щекам и тихо произнес:
— Банзай!
Черная «Волга» стояла с работающим мотором и включенными фарами. Артур Александрович стряхнул снег с плеч своего кожаного пальто и уселся на заднее сиденье.
— Рад вас приветствовать, — он посмотрел на затылок водителя.
Жернавков был не в духе.
— Мне плевать, рад ты меня приветствовать или нет. Будь моя воля — сидел бы ты давно под нарами в Крестах.
Похоже, именно этой фразы и не хватало Мозгу, чтобы окончательно проснуться и прийти в себя.
Адреналин встряхнул весь организм. Ненависть выстроила в голове все по полочкам и уходить уже не собиралась.
— Мы — свои люди. Позволите откровенность — за откровенность? Думаю, вы плохо подготовились к работе со мной. Или недостаточно изучили мой психологический портрет. Никто еще не позволял себе разговаривать со мной в таком тоне. Причем, сидя ко мне спиной. А вот я подготовился хорошо, — внезапная пауза длилась буквально секунду, но это была настоящая пауза. — Сейчас двое моих людей с наслаждением насилуют вашу дочь, — Кнабаух посмотрел на часы. — А ваша жена с заклеенным скотчем ртом на это смотрит. Когда все кончится, на нее натравят бультерьеров, и те загрызут ее, но не насмерть. Вы будете лечить свою семью всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, я справлюсь с соблазном и не нажму на спусковой крючок пистолета, приставленного к спинке вашего сиденья.
Мозг внимательно следил в зеркало заднего вида, как меняется взгляд собеседника. А там было на что посмотреть. Каменную маску особиста сменила гримаса злобы и ужаса. Жернавков медленно начал поворачиваться.
«Есть! Сломался! — удовлетворенно подумал Кнабаух. — Теперь ему можно доверять около двух недель. Мне этого должно хватить».
Жернавков повернулся и посмотрел на руки Мозга. Тот покрутил ими в воздухе.
— Шучу, — тихо сказал он. — Я просто сказал первое, что пришло в голову. Представляешь, что
