лицо и руки нигерийца. Потом, вероятно в качестве интернационального приветствия, со всей детской непосредственностью ударила Манангу пластмассовым молоточком точно в поврежденное колено. Дикая боль исторгла из его груди крик. Сквозь дымку убегающего сознания донесся участливый женский голос:
— Леночка, детка, видишь, дяде больно. Нужно было стукнуть по здоровой ноге, милая...
Когда он очнулся, вокруг было тихо. Более чем скромная обстановка отделанной кафелем комнаты состояла из кушетки, которую занимал Мананга, стола и двух стульев. На всем лежал отпечаток запустения и разрухи. Картину довершала огромная дыра в линолеуме, прямо посреди кабинета. Над негром склонилось плохо побритое лицо с сигаретой во рту. Обладатель вышедшей из моды щетины был облачен в белый халат. В руке он держал вату, источающую ужасный запах. Мананга окончательно пришел в себя. Боль в колене затаилась, набираясь сил.
— Бананы, апельсины принес? — Слова уже кончались, а сизый туман продолжал выходить из ноздрей и уголков губ, оседая на волосах. Между тем руки человека в белом халате совершали странные движения вокруг головы и туловища пациента.
— Чего молчишь? Ду ю спик раша? Дую, но не сильно?
Гость нашей великой страны попытался вспомнить, где он это уже слышал. Внезапно в поле зрения появилось лицо, которое сегодня он точно уже видел.
— Ты напугал меня, уругваец, — женщина приблизилась. Ее голос действовал успокаивающе. — И как это я тебя не уберегла? Здесь ушами хлопать нельзя, даже черными. Эти люди, — она посмотрела на дверь в коридор, — в один момент тебе диагноз «расширят». Я верно формулирую, эскулап?
Женщина посмотрела на отрешенно стоящую рядом фигуру в белом халате. Доктор шевелил губами, будто произнося какие-то заклинания. В ответ на вопрос его небритое лицо оживилось.
— Вы понимаете, где находитесь? — встрепенулся он, непроизвольно собрав в пучок несколько черных курчавых волосков на голове негра, словно проверяя их на прочность.
Более сложного вопроса африканец не слышал за всю свою жизнь. Десятки предположений безумным вихрем закружились в голове.
— Где вы находитесь? — щелкая пальцами перед его носом, не унимался человек в белом.
И тут в мозгу нигерийца бомбой взорвалась страшная догадка — это допрос! О чем-то подобном его предупреждали в посольстве. Мананга решил, что, сказав правду, не выдаст секретов родной страны. Стараясь произносить максимально правильно, он сознался:
— Там... пук!
В глазах мучителя проступило замешательство. С минуту он пытался найти русский аналог услышанному или хотя бы понять, сколько это в рублях. Но с задачей не справился.
— Чего это он? Обзывается? — Травматолог с обидой посмотрел на сопровождающую африканца женщину, всем видом давая понять, что это пойдет в отдельный счет.
— Почему обзывается? — Женщина отозвалась без паузы. — Отвечает на вопрос. На его языке это значит травматологический пункт.
— Ну, надо же! Почти как у нас. Вы сходите пока в регистратуру, карточку на него заведите. Если, конечно, получится. Он ведь наверняка не в нашем районе прописан? — Врач еще раз оглядел чернокожего, прикидывая, в каком вообще районе тот мог быть прописан. — Дома его лечили бы за некислые бабосы по негуманному ценнику, а у нас — на халяву! Мне кажется, это несправедливо... в смысле моей зарплаты. Согласны?
Фраза удалась. Доктор сделал многозначительную паузу и покрутил головой в поисках взаимопонимания. И тут прозрачный намек вдребезги разбился о твердый взгляд серо-стальных глаз. Женщина холодно произнесла:
— Прошу вас громко и четко пояснить мне смысл сказанного.
Ноги врачевателя предательски задрожали. Почему-то страшной показалась не столько просьба прояснить смысл, сколько необходимость сделать это громко и четко. Будто его записывали на пленку. Доктор растерялся. Ничего свежего и искрометного на ум как-то не пришло. В свои тридцать с небольшим травматолог Рыжов Игорь Николаевич стоял, покаянно опустив голову, как школьник перед строгой учительницей. А женщина монотонно продолжала, гипнотизируя взглядом:
— Сейчас я принесу бумажку из регистратуры, а вы к тому времени окажете гостю нашей страны высококвалифицированную помощь. Надеюсь, нам не будет стыдно за вашу работу во время независимой экспертизы Ассоциации травматологов при министерстве здравоохранения...
Когда женщина наконец ушла, Рыжов обессиленно опустился на кушетку рядом с негром.
— Погорел «по-черному», — выдохнул он, потом поднес ватку с нашатырем к собственному носу и шумно вдохнул. В голове непривычно прояснилось. — ...По-черному?!! — Игорь Николаевич впился взглядом в пациента и плотоядно прошептал:
— Черный человек!..
Он вскочил, пробормотал короткую фразу на старославянском и достал ножницы. Медсестра круглыми от удивления глазами проследила, как молниеносно отрезанные волосы исчезли в кармане халата. Рыжов совершил круговые пассы и энергично сдвинул кулаки над сердцем пациента. Закончив странный ритуал, счастливый целитель достал сигарету и закурил. Вожделенный компонент лежал у него в кармане.
— Аз есмь волхв! — торжественно объявил Рыжов потрясенной медсестре.
Та в ответ нервно хихикнула...
После убытия странного пациента Игорь Николаевич долго приходил в себя. Сидящая напротив сестра опасливо наблюдала за телодвижениями доктора. Тот, закрыв на защелку дверь, задумчиво пересек кабинет по диагонали, наступая исключительно на светлые квадраты линолеума. Замерев у окна, он скрещенными руками нарисовал круг и, резко разведя их в стороны, медленно свел к животу. Потом, что-то оттолкнув от себя открытыми ладонями, травматолог метнулся к выходу. Споткнувшись на ходу о стул, Рыжов потерял растоптанный тапок, но не остановился. Поводив руками вдоль косяка, он повторил движения, совершенные перед оконным проемом. Бедная девушка с суеверным ужасом следила, как, вторя энергичным взмахам рук, шевелится в дырявом носке большой палец правой ноги. Закончив шаманить, Рыжов успокоился, натянул тапок и как ни в чем не бывало возобновил прием больных. Но, вероятно, магический контур так и не был закрыт. Неприятности неотвратимо надвигались...
А в это время на скользких ступеньках травмпункта стоял чернокожий молодой человек в двубортном драповом пальто, шапке «пирожком», белых брюках и в одном черном ботинке. Второй был примотан к гипсовой подошве. По черным щекам текли слезы. Нога в хлопчатобумажном носке и гипсовых колодках быстро замерзала. Перед ним стояла его новая знакомая и сочувственно улыбалась.
— Не реви, мой маленький никарагуанский друг. Местный Франкенштейн, — она ехидно ухмыльнулась, — обещал мне, что через три недели ты поправишься. В крайнем случае, через месяц. Я с тобой и про себя-то забыла. Пойду поищу, где можно полечиться с меньшим ущербом для здоровья. Счастливо тебе, амиго...
У каждого человека есть причина, по которой он либо успешен и счастлив, либо, наоборот, находится в глубоком и вонючем месте. И если покопаться, окажется, что это не какой-нибудь героический подвиг или банальное предательство друга, а всего-навсего неверно завязанные шнурки или неэстетично выполненный зевок. С этой точки зрения, оглянуться — поступок чрезвычайно значимый и очень ответственный... Виктория Борисовна оглянулась. И, посмотрев назад, она все изменила впереди. Крутые повороты в жизни часто начинаются с необъяснимых движений.
Первая же попытка нигерийца двинуться с места оказалась и последней. Перевернутая шапка- пирожок отлетела далеко в сторону: Подчиняясь законам физики, отяжелевшая нога стянула Манангу вниз по скользкой лестнице. Лед кончился на четвертой ступеньке, и движение прекратилось. Покорно ожидая продолжения кошмара, Мананга лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Падающий с неба снег густо облепил черные курчавые волосы, таял на щеках и стекал за воротник, смешиваясь со слезами.
— Мне кажется, Тампук, как честный человек, ты должен познакомить меня со своими родителями, — произнес у самого уха голос, ставший уже почти родным. — Похоже, мы так никогда не расстанемся.
