металлическому предмету, торчащему из грязной снежной каши. Он присмотрелся и тихо охнул. Это была заточка. На пластиковой рукоятке красовались кривовато вырезанные буквы; «М. Д.».
Профессор Файнберг сидел на диване, безвольно уронив руки на колени. На душе было пасмурно. Бессмысленная дневная беготня по городу, бесплодные поиски пропавшего нигерийца, суета, не приносящая результата... Последние дни вымотали его окончательно. Сидящая напротив Виктория Борисовна задумчиво перебирала в руках цепочку. Висящий на ней кожаный мешочек с камнем увесисто стукался о край туалетного столика. Оба молчали.
В безмолвии квартиры телефонный звонок прозвучал неуместно залихватской трелью.
— Профессор Файнберг. Слушаю.
— Привет, лепила, — раздался в трубке приглушенно-хрипловатый голос. -Ты меня на бойне штопал. Ну, жиган я, с виноградом в очке! Сечешь?
— Простите?
Старый хирург машинально снял очки и принялся протирать стекла, придерживая трубку недоуменно поднятым вверх плечом. Линзы стали чище. Но смысл фразы не прояснился.
— Вари котлом. Ты ж не фраер! — Собеседник явно нервничал, но старался говорить спокойно.
— Безусловно. Моя фамилия не Фраер, а Файнберг. Вы, очевидно, не туда попали.
Виктор Робертович поднял брови, показывая, что ничего не понимает. Виктория Борисовна легко поднялась и отобрала трубку:
— В чем дело? — бесстрастным голосом спросила она,
— Дела у прокурора. — Хмыкнули на другом конце провода. — А у нас — чернила помыли.
Хана тут же потеряла способность говорить по-русски:
— Очко тип-топ? — задала она непонятный вопрос и застыла в ожидании, до боли сжав побелевшими пальцами кисет с камнем.
Ответ, прозвучавший после недолгого молчания, походил на отзыв к паролю:
— А то. Лепила у тебя грубый. Бегаю. До сегодня с чернилами, теперь в одну харю.
— Двое сбоку, — предупредила Хана. — Бьем харал под каляк.
— Ботаешь. — Уважительно сказали в трубке. — Накалывай.
Виктория Борисовна на секунду задумалась, потом стала говорить медленно, словно диктуя:
— Пятая коробка, вправо от родного дома по канаве.
— Тики-так, — отозвался собеседник, — через круг, — и отключился.
Хана положила трубку на рычаг и промокнула лоб платком.
— Что это было? — изумленно спросил Виктор Робертович.
Кроме того, что произошел важный разговор, он не понял ни одного слова, как ни старался. Вместо ответа Виктория Борисовна крепко взяла его под руку, потянув за собой в коридор:
— Пойдем погуляем, Витя. В наши годы вечерние моционы вокруг дома полезней, чем регулярные клизмы. Не ленись...
Они вышли из соседнего подъезда, пробравшись через чердак, и сразу юркнули за угол. Смысл телефонного разговора Хана пояснила на ходу:
— Звонил твой пациент с геморроем. Кстати, со здоровьем у него все в порядке. Они с Тампуком вместе скрывались, пока того не украли. Мы идем на встречу узнать подробности.
— А почему ни слова не понятно? — профессор посмотрел ей в лицо.
— Феня. — Виктория Борисовна улыбнулась. — Я его предупредила, что за нами следят, и назначила встречу.
— Ух ты! — Виктор Робертович изумленно присвистнул. — А где?
— Пятый дом от Крестов, со стороны Невы, направо.
— Так там справа — Финляндский вокзал. Столько и домов-то нет.
— Не в ту сторону меряешь. К родному дому спиной не поворачиваются. А Кресты уголовнику, сам понимаешь...
Встреча состоялась ровно через час после выхода Паука на связь. Хана «проверилась» заранее, поэтому беседовала спокойно, не дергаясь по пустякам. В наиболее понятных местах профессор многозначительно кивал, но вмешиваться не пытался.
— Хана, — сквозь зубы сказала Виктория Борисовна. — Ты?
— Паук, — отозвался пациент Виктора Робертовича.
Его небольшие колючие глаза пробежали по собеседнице, обшаривая с ног до головы. Закончив осмотр, он спросил жестко, почти враждебно:
— Из каких хозяев?
— Из конкурентов. Не мандражи, это было давно и не правда.
Паук согласно кивнул:
— Похоже. Лады, за Мишку не в падлу.
— Кто помыл? — Хана спросила безразлично, вскользь, как о чем-то малозначительном.
— Меркую — Мозг.
— Масть, размеры.
— Из новых. С башкой.
— Оторвем. — Глаза Ханы недобро блеснули. — Ты с нами?
— Без базара. Мишка мне кровник.
Вернулись они тоже через чердак. Но уже втроем. Через два часа беседы с Пауком Хана знала все. Особенно о Мозге. К авторитету она обращалась исключительно на «Вы», называя его Владимиром Сергеевичем. После такого вежливого допроса тот чувствовал себя как выжатый лимон.
— В натуре — пресс-хата, — сказал он. — Меня так даже в Сером доме не кололи, век воли не видать! Больше ничего не знаю.
Еще через час он все рассказал обо всех своих последних делах и даже об общаке и пароле, который знал только Мишка-Донор.
— Теперь все. Пусти на шконку, — Паук устало протер глаза рукой, без сил откидываясь на спинку кресла.
К этому времени Виктор Робертович уже видел третий сон у себя в квартире. Только Виктория Борисовна сохраняла бодрый вид и деловой настрой.
— Ладно, можете идти, — милостиво разрешила она измотанному авторитету.
Отпустив гражданина Тенькова, Хана еще немного посидела, рисуя одной ей понятные схемы на большом листе бумаги и безмолвно советуясь сама с собой. В завершение хлопотного дня она обронила последнюю фразу, принимая какое-то решение:
— Ну что ж, сыграем с новобранцами...
И отправилась спать, мельком заглянув в гостиную, откуда раздавался храп Паука.
Глава 39
ЧАЙНИКИ НЕ ЛЕТАЮТ
Раннее утро порадовало жителей города легким морозцем и свежевыпавшим снежком, укутавшим черные пятна, грязных дворов и тротуаров. Будто женщина под макияжем, Питер скрыл под ним свой возраст и все мелкие недостатки, похорошев и посвежев.
Виктория Борисовна проснулась от неясного шороха и быстро поднялась с кровати. Любой посторонний звук в своей квартире она различала безошибочно. Из кухни донеслось звяканье посуды. Вспомнив, что в доме гость, Хана немного успокоилась. Протирая глаза, она подошла к окну, распахнув его настежь. С улицы ворвался сырой и холодный ветер с ароматом городского смога. Викторию Борисовну передернуло от омерзения. Она сгребла с подоконника горсть снега. Слепленный холодный белый мячик, пущенный верной рукой, с приглушенным стуком угодил в крышу «Жигулей», припаркованных у подъезда.
