преимуществами автоматической связи, не прибегая к помощи телефонисток коммутатора. Падильо десять раз повернул диск. Мы слушали, как прозвенел звонок на другом конце провода. Раз, другой, третий. Наконец Падильо ответили. Слов я, правда, не разобрал. Мужской голос дважды повторил одну и ту же фразу, после чего Падильо медленно положил трубку.
— Посольство Ллакуа, — пояснил он.
Повисшую тишину прервал я.
— Думаю, по этому поводу надо выпить.
Ванда Готар кивнула и ушла в спальню, вернулась с тремя бокалами на маленьком подносе. Падильо взял свой и шагнул к окну, чтобы полюбоваться туманом. Я уселся на диван. Ванда выбрала кресло, поставив бокал на подлокотник. Откинула голову, закрыла глаза. Никто, похоже, не находил нужных слов.
Несколько минут спустя Падильо повернулся к нам. Его лицо напоминало маску.
— И куда привела твоя ниточка? — спросила Ванда, не открывая глаза.
— Во всяком случае, становится ясно, где искать.
Она открыла глаза.
— Где?
Падильо посмотрел на меня.
— Скажи, пожалуйста, есть в Сан-Франциско арабский квартал или район?
— Не помню, но могу это выяснить, — я поднялся, подошел к телефону, набрал номер справочного бюро. — Один мой приятель работает в ЮПИ.
— Если твоя догадка окажется верной, Падильо, она подскажет нам, где они спрятались, но не даст ответа на главный вопрос. Почему?
Падильо вновь повернулся к окну.
— Вполне возможно, что я знаю и это.
— Но мне ничего не скажешь?
— Нет.
— В чем причина?
— Полной уверенности у меня нет.
В Сан-Франциско хватало представителей арабского мира. Алжирцы, египтяне, сирийцы, иорданцы. Жили тут даже тунисцы и граждане Саудовской Аравии.
— А армяне тебя не интересуют? — спросил меня сотрудник ЮПИ. — У нас много армян.
— Армяне — не арабы, — заметил я.
— Сароян — армянин, — мой собеседник старался хоть чем-то мне помочь.
— Я подумал, что они живут в каком-то определенном районе.
— Да нет. Селятся по всему городу, кому где нравится.
— Ты не знаешь кого-нибудь из Ллакуа?
— А где находится эта чертова Ллакуа?
— Недалеко от Кувейта.
— И как называются ее жители?
— Наверное, ллакуайцы, — ответил я. — Хорошо рифмуется с гавайцами.
— Нет, ллакуайцев я не знаю, но это не значит, что их тут нет. Если ты действительно хочешь их найти, поезжай в ресторан, где частенько кучкуются выходцы со Среднего Востока.
— Что это за ресторан?
— 'Арабский рыцарь'.
Мы поговорили еще пару минут о пустяках и, перед тем как положить трубки, решили, что надо бы встретиться до моего отъезда в Вашингтон. Мы оба, конечно, знали, что дальше разговоров дело не пойдет.
Ресторан «Арабский рыцарь» находился около Восемнадцатой улицы в Миссионерском районе, и я помнил тамошние немецкие пекарни, греческие и итальянские рестораны, русские бары. Теперь над магазинами чаще горели вывески на испанском, и я понял, что все больше людей, говорящих на этом языке, возвращаются туда, где за пять дней до подписания Декларации независимости в Филадельфии была основана Mision San Francisko de Asis.
Несмотря на свое название, Сан-Франциско ничем не напоминает Испанию. Город известен высоким процентом самоубийств, значительным потреблением спиртного, редкими бунтами, космополитизмом, но отнюдь не кичится своим испанским происхождением. Наверное, так будет продолжаться до тех пор, пока не найдется человек, который придумает, как сделать на этом большие деньги.
Поставив машину у тротуара метрах в пятидесяти от «Арабского рыцаря», занимавшего первый этаж двухэтажного дома, мы не торопясь зашагали к входной двери. Нас встретили полумрак и клубы табачного дыма. Многочисленные посетители сидели у длинной стойки бара, в кабинках, за столиками, покрытыми клеенкой в белую и красную клетку.
Через открытую дверь кухни постоянно сновали люди. Гремела музыка, как мне показалось, военный марш. Женщин практически не было. Мужчины пили кофе, арак [19] и пиво и, наклонившись над столом, что-то орали друг другу на ухо. Возможно, готовили заговор против Израиля.
К нам подскочил худощавый, смуглолицый мужчина лет тридцати, в белой рубашке с узким черным галстуком, поинтересовался, где мы хотим сесть, за столик или в кабинку. Падильо выбрал кабинку, и нас отвели к самой кухне, так что мы могли слышать, как переругиваются повара и официанты.
Официант протянул Падильо меню, но тот тут же вернул его, сказав, что нам ничего не надо, кроме трех порций арака. Официант кивнул, отошел, а когда вернулся, Падильо спросил, где хозяин ресторана. Официант кивнул, давая понять, что понял вопрос, и указал на дальнюю кабинку.
— Доктор Асфур! — прокричал он.
Падильо вытащил визитку, на которой значилось: «Майкл Падильо, Вашингтон, округ Колумбия», протянул официанту и попросил того выяснить, сможет ли доктор Асфур уделить нам несколько минут. Для приватной беседы. На лице официанта отразилось сомнение, но он прогулялся к кабинке доктора и, вернувшись, прокричал нам, что доктор Асфур готов принять нас в своем кабинете через десять минут.
Ванда Готар, сидевшая между мной и Падильо, наклонилась к нему.
— Я останусь здесь!
Падильо удивленно посмотрел на нее.
— Почему?
— Ты опять оставляешь спину незащищенной. У тебя это входит в привычку.
— Я так не думаю.
— И напрасно. Сколько раз Крагштейн и Гитнер пытались разделаться с тобой? Пять?
— Четыре. Раз в Делавере, два — в Нью-Йорке, еще один — здесь.
— И сколько людей погибло?
— Двое. Моя подруга и их человек.
— И еще двое, скорее всего, попали в больницу, — вставил я. — С моей помощью.
— Мой брат, — добавила Ванда. — Ты забыл Уолтера.
Падильо покачал головой.
— Я не забыл Уолтера. Просто не упомянул его.
— Почему?
— Потому что Крагштейн и Гитнер не убивали его.
Глава 20
Если Ванда Готар и хотела спросить Падильо, а кто, по его мнению, убил ее брата, она не успела бы этого сделать, потому что Падильо поднялся, повернулся и направился к двери, за которой, согласно
