внимательно изучать кору. Нильс думал об осени, когда ядра созреют в колючих оболочках и их можно будет сбивать палкой. Вдруг он застыл и резко обернулся — Шантеклер, старый облезлый петушок, высоко задирая ноги, приплелся под дерево в поисках червячков. Петух распушил перья, когда заметил мальчика, остановился, косясь на него бусинками глаз.
Нильс ответил на его взгляд, затем, высоко держа голову, молча развернулся — палочка выставлена, будто защищает от опасности, в то время как он по дуге огибает птицу, — и продолжил свой путь навстречу Винни, возвращавшейся из беседки на кухню с пустым графином.
Кисточка Ады застыла на полпути, она внимательно следила за Нильсом с той минуты, когда его взгляд устремился на петушка. Все та же старая история, ни один из них не изменился, ни мальчик, ни петушок. Она с тоской припомнила, как все это было, это страшное происшествие. Близнецам было тогда по десять лет, она сидела на этом самом месте в беседке, чистила бобы к обеду, Винни на кухне шелушила кукурузу, Холланд и Нильс играли у колодца. Высоко задрав голову, поклевывая время от времени, распушив перья, петушок кружил вокруг насоса.
Вдруг, не сводя глаз с петушка, Нильс стал тихо скользить следом за ним, точно повторяя клюющие движения, размахивая руками, выставив крестец, точно пышный хвост. Из горла его доносились кукареканья. Вид был комичный, что и говорить. Даже со своего места она могла видеть капельки пота над его бровями, застывшее, почти бессмысленное выражение на бледном лице, глаза стеклянные, неподвижные. «Нильс, Нильс, достаточно, детка. Не надо больше». Как раз тут выглянула из окна Винни и попросила ее принести бобы; Нильс, преследуя петушка, скрылся за амбаром.
Она промыла бобы в раковине, когда услышала крик: вместе с Винни они выскочили за дверь и нашли Холланда, он указывал на крышу каретника, где на самом гребне сидел Шантеклер, хлопая крыльями и громко кукарекая. И там же — невероятно! — стоял Нильс, осторожно балансируя, хлопая руками, хрипло кукарекая. Потрясенная, она погрозила остальным, чтобы молчали, и осторожно двинулась к каретнику.
— Нильс, хватит уже, Нильс. Больше не надо...
— Ку-ка-ре-куу!
Он не замечал ее; глаза уставились на птицу, голова судорожно дергается, он клюет, хлопает крыльями, надувается, кукарекает, не может, не хочет слезать.
— Нильс, — сказала она ласково, когда мистер Анжелини приставил лестницу и снял его, — что ты такое делал?
— Я ничего такого не делал, — отвечал он возбужденно.
— Но что тебя заставило?
Он задыхался в замешательстве, глаза блестели, когда он пытался объяснить.
— Шантеклер — я играл в Шантеклера. — Чистая роса выступила у него на лбу. — Вдруг — ты понимаешь — я почувствовал, что это такое — быть петухом. И после этого я уже не мог остановиться. Я на самом деле стал Шантеклером. Я ничего не мог поделать!
— Не мог? — Это слово испугало ее. — Ты не мог остановиться?
— Да. Я думал, что смогу перестать подражать Шантеклеру. Но я не... — Он запнулся, стряхивая возбуждение.
— Что, детка?
— Я не хотел останавливаться.
Вот так было с петушком. И если бы его не остановили...
Вздрогнув, Ада бросила кисточку из верблюжьих волос в стаканчик и быстро поднялась. Выйдя из беседки, она догнала Нильса, пересекающего лужайку.
— Детка, — позвала она мягко, погрозив пальцем петушку, который взмахнул крыльями и удрал прочь. — Нильс!
— Да?
— Пойдем. — Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя к беседке.
— О, Нильс делает большие успехи в арифметике, — воскликнула миссис Джевет доброжелательно, так, чтобы мальчик мог слышать. А тетушка Жози сказала:
— Нильс, лапочка, мы будем устраивать представление в этом году?
— Да, — ответил он, когда Ада вернулась за свой мольберт. Он подошел и присел на ручку кресла тетушки Жози, она прижала его к себе. — Да, будем. — Он смотрел в сторону улицы, надеясь увидеть Холланда. — Мы покажем новый фокус!
— О? Тогда мне придется подготовить музыкальный номер, — сказала она, кивая так, что ее кудряшки задрожали. Смешные и жесткие, некрасивого рыжеватого цвета, она каждую ночь накручивала их на бигуди и каждое утро обнаруживала, что они торчат во все стороны, как пружинки. — Но что? — спросила она. — «Калинку»?! — Она сделала трагическое лицо и тихо напела. Тетя Фаня кудахтнула, но Нильс забраковал.
— Что-нибудь танцевальное, — сказал он.
Жози напрягла мозги, потом растопырила пальцы.
— Я знаю! Я сделаю испанский номер! С шалью, большим гребнем и кастаньетами — да? — Брови подняты, рот в виде буквы О — она ждала ответа Иильса.
— Да, — решил он.
— Si, si, senor! — Она начала взбивать волосы, потом неожиданно вскочила и, приподняв край юбки, постукивая каблуками по плитам, изобразила фанданго, распевая хриплым сопрано:
Она прошлась до клумбы, повернулась, выставив кончик языка между зубами. Все быстрее и быстрее двигалась она, показывая круглые подвязки, пока без сил не повалилась на траву.
— О1е! — крикнула она, взмахнув руками, потом сказала: — Buenos dias, мистер Анжелини! — обращаясь к работнику, который шел мимо с пустой канистрой, предназначенной на свалку.
Ада помахала ему.
— Мистер Анжелини, когда освободитесь, будьте добры, принесите лестницу и уберите отсюда осиное гнездо!
Старый итальянец остановился, посмотрел в сторону беседки долгим взглядом, но и виду не подал, что слышал просьбу. Повернулся и скрылся за амбаром со своей канистрой.
Тетя Жози пнула подвернувшийся крокетный шар и, вернувшись в беседку, свалилась в кресло.
— Не думаю, что испанский номер у нас получится. — Она сбросила туфли и развалилась, поправляя кудряшки. — Может, лучше сделать живую картину. Я буду изображать Матушку Уистлер и сидеть в кресле...
Ада углубилась в работу, а другие дамы сблизили головы и устроили меж собой тесный маленький симпозиум о пользе сплетен. Нильс тоже прислушивался к обзору новостей в исполнении миссис Джевет. Бруно Гауптман, вот о ком она говорила.
Бруно — звучит как собачья кличка. Но для Бруно Гауптмана в самый раз, он ведь и был собака. Украл ребенка Линдбергов. Приставил к дому лестницу и утащил ребенка через окно. Много денег было уплачено, лишь бы Счастливчик Линди получил дитя обратно, но ребенка уже не было в живых. Бруно Гауптман отправится на электрический стул.
— И его адвокаты снова подали апелляцию — сколько денег налогоплательщиков выброшено на ветер! — Красный рот миссис Джевет растянулся на целую милю.
Трамвай с парома Талькотта остановился на Церковной улице, затем прошел мимо их дома, колеса
