Она прижала руку к сердцу, словно боялась умереть со смеху.
— О, douschka, что за чушь!
— Это правда! И вишни — глотаешь вишневые косточки, а они выскакивают у тебя из ушей, из твоей...
—
— Не задавай глупых вопросов, не будет и вранья. — Он смотрел с невинным видом. — Я ничего такого не сказал.
— Нильс, — повторила она, невольно заражаясь его весельем. — Нильс, ты клоун. Клоун из цирка. Братья Рингли приедут и возьмут тебя к себе в номер.
Он захохотал.
— Как мистера Ла-Февера? — Мистер Ла-Февер, отец Эрни Ла-Февера, выступает в цирке в антрактах.
— Ну тебя, не говори так. Это в тебе бес сидит, он тебя под руку толкает.
Он поднял пристальный взгляд к небу.
— Видишь облако? Похоже немного на лицо Холланда, правда?
— Почему бы и нет, вполне возможно, — сказала она, уступая его капризу. — Нос, однако, не тот. Сам посмотри — слишком длинный. Скорее Сирано, чем Холланд.
— Зато какие глаза — миндалевидные, как у китаеза, точно?
— Надо говорить «китаец», а не «китаез», — мягко поправила она. — Обзываются только хулиганы и пьяницы...
— Как дядя Джордж, — сказал он дурашливо.
— Нильс!
— Но я ведь слышал, как тетушка Ви кричала, что он опять...
— Не дерзи, детка. — Она пыталась говорить строго, но совсем не могла притворяться, что тоже свойственно всем бабушкам.
Какое-то время они развлекались, отыскивая интересные лица и формы в процессии кучевых облаков: слон, корабль с матросами, буйвол, три толстые леди «с огромными задницами» — Нильс нарисовал в воздухе два полукруга.
— Что у тебя опять с пальцем? — Она взяла его за руку, склонилась над ней. — Придется положить листеокторин на ранку.
Листерин был для нее панацеей на все случаи жизни.
— Нет, все нормально, бабуленька. — Отказавшись от медицинской помощи, он пососал ранку и сплюнул.
— У тебя это единственная рубашка?
— Нет.
— И теннисные туфли у тебя есть свои. Зачем ты таскаешь старые вещи Холланда? — Ах, думала она, посмеиваясь над собой, как далеки друг от друга мальчишки и старые леди. Да разве может она надеяться когда-нибудь навести мост через пропасть? Пока она сжимала ему палец, чтобы выдавить кровь, он смотрел мимо, в сторону луга, где виден был мистер Анжелини, метавший в кучу свежескошенное сено, и где время от времени вспыхивало алое пятно — это он останавливался и утирал пот цветным платком. А у амбара — другие цветные пятна, вот розовое, там отсиживается Холланд, а вот голубое — Рассел Перри, передохнув после своих одиноких развлечений, снова цепляется за цепь блока.
— И чем же ты занимаешься с утра до вечера?
— Я?
— Угу, ты. Расскажи, что ты делал сегодня.
— Ну, я много чего делал. Я сходил в Центр и купил тебе мозольный пластырь.
— Спасибо.
— На здоровье. И пилюли, они стоят на полке над раковиной. Можешь выписывать еще один рецепт.
— Спасибо.
— На здоровье. И я занимался.
— На пианино?
— Нет, фокусами. Для представления. С Холландом.
— Что? Ах да, трюки Холланда... — Она прижала палец к губам и говорила полушепотом. — Что за трюки на этот раз?
— Карточные фокусы. «Королевский марьяж» — его делают с картинками.
— С фигурными картами.
— Ну да. И еще похороны. Так грустно. Крыса умерла.
— Умерла? Как?
— Ну просто — умерла. Холланд велел мне избавиться от нее, я так и сделал.
Она прервала его взглядом:
— Холланд?
— Да.
— А ты?
— Я сделал это. Похоронил ее. Настоящие похороны: нашел коробку из-под печенья, положил в нее крысу и зарыл в укропе. Потом я хотел положить цветы на могилку, но вместо этого отдал их маме.
— Отдал Сане?
— Да. Клевер. Это был клевер, тот самый, который она так любит, ну я и отдал его ей. Она...
— Да?
— Нет, ничего. — Он вспомнил обещание хранить секрет Александры. Нильс сел на пристань и похлопал по доскам рядом с собой. Не замечая протянутой руки, она сбросила парусиновые туфли с V- образными вырезами спереди и села рядом, свесив ноги, погрузив пальцы в воду. Осторожно, чтобы этот лунатик не взбрыкнул, прижала его голову к груди, стала перебирать и легонько подергивать вихры. От этого волосы становятся крепче, утверждала она: в роду Ведриных плешивых не водилось. Она начала проделывать манипуляции с их волосами, когда они с Холландом были совсем крохами.
— Почему мама так любит клевер? Ведь это просто сорняк, да?
— Клевер один из самых распространенных у нас диких цветов, но не сорняк. Ты же знаешь эту историю с клевером. Свадебный букет твоей мамы. — И снова она начала рассказывать о том, что была мировая война и папа, ждавший отправки в Форт-Диксе, и Саня, его мама, решили срочно пожениться, пока его не отправили в Европу. И о том, как были приглашены дядя Джордж и тетя Валерия и в последнюю минуту тетушка Ви вспомнила, что у невесты нет букета, и перепрыгнула через ограду ближайшего пастбища, где нарвала клевера...
— И наступила на коровью лепешку, — добавил он.
— Да. На коровью лепешку, если тебе так хочется. И с тех пор, — закончила она, — твоя мама всю жизнь украшает себя клевером. А у тебя уже есть свой любимый цветок?
— Не-а...
— Что бы это такое могло быть? — спросила она и указала на охапку свежесрезанного камыша, лежавшего неподалеку на речном берегу.
— Камыш, — сказал он с невинным видом.
Она пустила в ход излюбленную стратегию.
— Да, догадываюсь, это камыш. И что же ты будешь делать с этим камышом, юноша?
— А ничего! — ответил он в излюбленной манере тринадцатилетних мальчишек. — Он просто для ничего.
Она взяла его за подбородок, просветила насквозь своими древними, искрящимися юмором, мудрыми глазами.
— Ну? — сказала она, ожидая с видом сивиллы, а он смотрел в сторону, чувствуя, зная подсознательно, что от нее не спрячешь свою ложь.
С некоторыми оговорками он поведал ей о Доке Сэвидже и Снежном Королевстве в Акалуке.
Фантастическое воображение, подумала она, гладя его по щеке.
