Сукин сын остановился, как будто вспомнил, что у него в кулаке что-то зажато. Он поднес этот предмет к самому носу, громко выругался и отшвырнул его с непонятной яростью.
Когда он удалился шагов на десять, я опустилась пониже, чтобы разглядеть эту штуку. И увидела выдранный с корнем дверной звонок.
Наш очаровательный ночной гость уже шагал совершенно ровно, и я все больше убеждалась — нет, он не пьян, он не был пьян и тогда, когда напал на Соню. Только пьяный способен искренне надеяться, что перепуганная женщина может открыть дверь ночью незнакомому человеку. Но он не был пьян, когда стоял во дворе, задрав голову, и вел с Соней светскую беседу!
В общем, так меня все это заинтриговало, что я полетела следом. Я должна была знать, что у него за странные ночные дела. Я должна была понять эту тварь — хотя я всегда горела на том, что ждала от одноклеточного существа логики и чувств многоклеточного. Проще говоря, я собиралась заняться тем, о чем говорила Зелиалу.
Он шагал, я летела, присаживаясь по временам на ветки и провода.
А привел он меня на кладбище.
То есть, не на само кладбище, а в переулок между ним и церковным садом. Но все равно — пейзаж был как декорации для «Жизели». Недоставало только прелестных резвящихся виллис в белых тюниках и с веночками на гладких прическах. То-то порадовался бы мой маньячок!
Я была уверена, что когда мы дойдем с ним до того места, куда он так бодро направился, я много узнаю и о нем, и почему он напал тогда на Соню. Возможно, так оно и было. Но я, забравшись в полете довольно высоко, увидела, что в дальнем углу кладбища полыхают молнии.
С самого начала своих полетов я знала, что умею летать быстро. Даже маньяк с его спорой походкой перемещался чересчур медленно для меня. Вполне можно было слетать поглядеть, что там за чудеса, и вернувшись, застать маньяка в том же переулке. Поскольку с одной стороны сад, а с другой кладбище, то на протяжении еще метров двухсот деваться ему некуда. И я полетела к молниям.
Мечта о полете и сам полет — не одно и то же. Воздух несет, как волна, но и сопротивляется, как волна. Может утянуть и завертеть, перекувырнуть, ударить о стенку, влепить в крону дерева. У него тоже свой нрав. Лишь над самой землей виллисе танцуется легко и радостно. Чуть повыше он уже борется с вихрями и течениями.
Но танец должен быть прекрасным!
Даже тот, который убивает.
Я увидела два туманных силуэта. Между ними-то и носились молнии. Один был похож на человека, только с крыльями. Молнии срывались с кончиков крыльев и извилисто неслись к противнику. Тот был как бы в остром колпаке и с когтистыми лапами. На множество длинных молний противника он огрызался короткими и прямыми, от которых уворачиваться было труднее. Воздух над схваткой кипел.
Я облетела их и присела на крест. Передо мной творилось сверхестестественное и мистическое, от чего Сонька давно бы сковырнулась в обморок. А мне уже не было страшно, как не было бы страшно настоящей птице, которую проймешь только реальной угрозой. Если птице показать пистолет, она и не шелохнется. В ее сознании нет связи между черной конструкцией и собственной гибелью. Для нее даже понятия гибели не существует.
Точно так же я не думала, что могу угодить под шальную молнию. Та уверенность, которую вселил в меня Зелиал, явившись черным пуделем и туманным столбом, позволяла мне теперь принимать как должное все чудеса и всю ведьмовщину. Такой стала после той ночи моя жизнь — кто же шарахается от собственной жизни? Стало быть, ею и буду жить, пока она не кончится.
Тот, что в колпаке, перешел в наступление. Пучки его молний были как туго связанные веники, и они, не разлетаясь, стремились прямо в крылатого. Правда, они отскакивали, но оттуда, где вонзались, вздымался белый дым. А те огненные струи, что срывались с кончиков крыльев, делались все тоньше и короче, они уже не настигали отскакивавшего когтистого. Вдруг он поднял обе лапы — когти вспыхнули электрическим нестерпимым блеском. Он внезапно вырос вдвое и навис, растопырив эти жуткие когти, над крылатым.
Но я и сама была сейчас крылатой!
И я, плохо понимая, что такое делаю, с боевым криком сорвалась с креста и кинулась сквозь сплетающиеся вихри в глаза когтистому.
— Кр-р-ра-а! — заорала я, ударяя сильным крылом по расплющенному носу и врубаясь острым клювом туда, где должен быть глаз.
— Кр-ра-а! — повторила я, отлетев для разгона и опять кинувшись в отвратительную физиономию.
С раскинутых лап слетели пучки молний и ушли в ночное небо. Он пытался отбиться и махал этими огромными лапами, как умел, но они были устроены очень неуклюже — он не мог достать когтем свою морду и не мог так развернуть лапу, чтобы сбить меня молнией и не обжечься самому.
Тем временем поверженный было крылатый вскочил и свел крылья над Головой. Я резко взлетела вверх и увидела, как он вытянулся в струнку, и с кончиков сложенных крыльев летит длинная мощная молния, в которую крылатый вложил последние силы.
Она угодила прямо в грудь когтистого. Он рухнул, и земля раскрылась воронкой и всосала его. Потом воронка вытолкнула несколько клубьев вонючего дыма и сомкнулась окончательно.
Я опустилась на траву, а крылатый упал рядом со мной. Оба мы чувствовали себя прескверно.
Наконец ко мне протянулось крыло, погладило меня по голове, я скосила на него глаз и увидела человеческие пальцы.
— Спасибо, ворона, — прошептал крылатый.
И я совершенно не удивилась, узнав в нем Зелиала.
Торопливо выдернув из грудки перо, я растерла его лапой и обрела свой нормальный вид.
— Я не ворона, я Жанна, — сказала я. — И в следующий раз мне хотелось бы перекинуться более приличной птицей. Если ваша фирма, конечно, на это способна.
— Моя фирма на все способна. И я знал, что это вы.
— Кто это был? — спросила я, показывая туда, где разглаживались круги от воронки.
Зелиал вздохнул.
— Похоже, я опять сделал что-то не то, — признался он. — Но, на мой взгляд, справедливость заключалась в том, чтобы помешать ему. Благодарю вас. Без вашей помощи я бы не справился. Слышите?
Он поднял тонкое, точеное лицо к небу. Я — тоже. Но я не слышала ни звука.
— Летит, — сказал Зелиал и улыбнулся. — Нет, честное слово, летит! Как мы прекрасно успели! А ну…
Он откатился за подстриженные кустики изгороди, я чуть ли не кувырком последовала за ним. И тут я поняла, что он такое услышал.
Высоко в небе одна звезда стала большой и яркой. Но это была слепящая яркость. Звезда струила приятный для глаза свет. И очень скоро я поняла, что от нее исходит длинный луч и движется к нам. Очевидно, он мчался с безумной скоростью, но мне казалось — он опускается медленно, словно светящуюся нить разматывают там, наверху. Зелиал услышал шорох, а может, свист, с которым этот луч пробивал пространство.
Когда от луча стало светло, я увидела, что побоище происходило рядом со свежей могилой, обложенной цветами.
Луч замедлил движение и ушел в цветы.
Он стоял светящимся столбом, и в центре столба обозначился силуэт. Его потянуло вверх, сперва медленно, потом — с ускорением. И луч тоже стал втягиваться обратно в звезду. Он улетал, а нам с
