обсуждать, каким образом следовало бы понимать развитие различных патологических альтернатив на основе того, что было сказано выше о различных аспектах и элементах, присущих проработке потери объекта. По этой причине я затрону эти вопросы лишь кратко и в порядке рабочей гипотезы.
Неудача проработки потери индивидуального объекта
Факторами, которые, по-видимому, наиболее серьезно нарушают процесс проработки потери индивидуального объекта, являются динамически активные невротические конфликты, которые исказили потерю объектных отношений элементами чрезмерного триадного переноса. Относительное высвобождение от потерянного объекта как результат успешной проработки потери означал бы потом оставление эдипового объекта и его любви, к которой субъект привязан посредством своих бессознательных конфликтов.
Невротические чувства вины и страха кастрации и осуждения со стороны суперэго также могут частично или полностью не позволять агрессивным аспектам потерянных отношений становиться сознательными и быть проработанными, таким образом, в результате вместо этого будет происходить ригидная и продолжительная идеализация потерянного объекта.
Невротические проблемы могут, таким образом, разными способами прекращать проработку потери индивидуального объекта и приводить к пролонгированию или сохранению навсегда конфликтного отношения с интроектом, как в описанном Волканом (1981) случае с патологическим трауром. Когда невротические чувства вины и бессознательные агрессивные элементы отношений находятся на переднем плане, в конечном результате имеется тенденция к развитию невротической депрессии. Вполне обычным результатом также является перемещение эдиповых переносных элементов как таковых на новые объектные отношения.
Неудача проработки потери функционального объекта
Как уже подчеркивалось, попытки разрешить проблему потери функциональных элементов объекта посредством структурообразующих идентификаций затруднены или не допускаются прежде всего вследствие сепарационной тревоги, которая специфически связана с функциональной привязанностью к объекту.
Если потерянный объект был в значительной степени функциональным, обращение с потерей этих элементов будет иметь первостепенное значение для всей проработки потери и будет решающим образом определять ее течение и результат. Из клинической практики мы знаем, что чем менее структурирована личность субъекта и, соответственно, чем более функциональны его отношения к потерянному объекту, тем больше вероятность того, что потеря будет сопровождаться немедленной заменой потерянного объекта новым – чрезмерным пристрастием к алкоголю или наркотикам, или развитием психосоматических симптомов, соматического заболевания, или депрессией более тяжелой, чем невротическая.
Поскольку здесь затрагиваются различные патологические результаты проработки потери объекта, большинство психоаналитических рассуждений на эту тему связано с депрессией. Здесь я не буду пытаться делать обзор различных теорий, касающихся развития и движущих сил депрессии, но, по- видимому, разработка психоаналитической теории психотической депрессии не продвинулась особенно далеко со времен классических формулировок Фрейда (1917). Как хорошо известно, эта теория базируется на концепции глобальной интернализации амбивалентно переживаемого потерянного объекта и последующего обращения агрессии против Собственного Я субъекта, измененного идентификацией.
Формулировки Бибринга (1953) относительно общего значения нарциссических травм как производителей депрессивного аффекта и взгляд Иоффе и Сандлера (1965) на депрессию как на психическую боль, проистекающую из переживания различия между идеалом и реальным состоянием Собственного Я, представляют важные дополнения к психоаналитической теории депрессии, но являются менее полезными для понимания развития и движущих сил тяжелых клинических депрессий.
Представленная здесь схема обращения с потерей объекта, так же, как и представленный во второй главе обзор, касающийся депрессивного решения проблемы в раннем детстве, может быть использована для достижения более глубокого понимания внутренних условий, способствующих тяжелым и откровенно психотическим депрессиям. Однако эта тема слишком обширна и сложна, чтобы быть предметом обсуждения в данной связи.
Потеря дополнительного объекта
Потеря главного объекта любви часто включает в себя дополнительную объектную потерю, отличающуюся по своей природе и степени значимости. Это прежде всего относится к тем объектам, в сознании которых потерянный объект и выживший партнер (субъект) были нераздельно связаны друг с другом. В частности, потеря супруга как правило влечет за собой потерю определенных друзей и родственников.
В какой мере это будет иметь место, зависит от того, насколько эти дополнительные объекты воспринимали как потерянный объект, так и уцелевший субъект в качестве индивидуальных личностей или в качестве нераздельного функционального целого, которое после исчезновения его важных частичных аспектов теряет свою полезность для друзей и родственников, имеющих к нему отношение. Кроме того, даже на индивидуальном уровне объектной связи различные эдипально-детерминированные фантазии о разбитой паре могут часто приводить к отказу от ее оставшейся части.
Если в отношении к паре друзей и родственников преобладали эдиповы переносные элементы, то они склонны переживать потерю одного из партнеров как потерю важной бессознательной фантазии. Независимо от того, касается ли это взрослых детей, других родственников или дру-зей, потеря такого объекта приводит как правило к потрясению или разрушению в них компенсирующей и уравновешивающей фантазии, которая возможно была для них существенно важной в совладании с их остающимися эдиповыми проблемами. Результатом могут быть такие перемены в их отношении к оставшемуся в живых супругу, которые будут представлять для последнего неожиданную потерю дополнительного объекта.
Вольфенштейн (1966,1967) подчеркивал, что дети, потерявшие родителя, стараются управлять враждебностью, прежде направленной на этого родителя, путем его или ее идеализации и смещая свои агрессивные чувства на оставшегося родителя. Тем не менее, это наблюдение в равной степени применимо к подобным потерям в последующей жизни при условии, что данная пара бессознательно представляла преобладающе эдиповы объекты для их родственников или друзей. Выживший партнер может потом обнаружить себя в качестве мишени неожиданной и очевидно неудовлетворенной враждебности, которая может значительно усиливать и активизировать его переживание потери объекта и сопутствующую необходимость ее проработки.
Отношение родственников и друзей к выжившему члену пары будет подвержено даже еще более жесткому испытанию, если и когда последний найдет для себя новый объект любви. Уже порядочно потрясенная, ногвсе еще возможно функционирующая эдипова фантазия может тогда полностью обрушиться и потерять свое привычное удовлетворяющее и защитное значение. Вместо этого первичные конфликты имеют склонность к активации со всеми сопровождающими их чувствами фрустрации, ревности и агрессии, либо явными, либо маскируемыми различными защитными действиями. Далее оставшаяся часть первоначальной пары часто переживается как изменившаяся в худшую сторону и часто обвиняется в
