совершенно исчезали остатки варварской стоянки. А уж если, следуя за изгибом косы, они проходили три- четыре километра, то оказывались в таком отдалении, в такой необитаемости, что и вообразить невозможно...
Во вторую субботу их пребывания на лимане, уже отболев ожогами, они забрались на самую середину косы, где сохранились развалины неопределенного каменного строения. Вероятно, зимние волны достигали этих развалин, а приезжающие народы — нет, и оттого ни битых бутылок, ни консервных банок не водилось в корнях жалких кустиков, выросших под прикрытием нагроможденных камней... Подошли поближе и увидели там укромно между камней натянутый из простыни тент, а под тентом несколько молодых людей.
— Музыканты из клуба, — бросив беглый взгляд в их сторону, тут же узнала Таня.
— Какого клуба? — удивилась Коза.
— Ну, морского, где наша мама Зина...
— Я на них и внимания не обратила. У тебя, Тань, по трясающая зрительная память. Как ты запомнила? — удивилась Коза.
Пианист, самый из них старший, толстоносый и мохноногий, махал им приветливо рукой:
— Welcome, ladies, welcome!
Все звали его Гариком, но имя у него было другое — труднопроизносимое армянское, и когда он выпивал первую рюмку чего угодно, то немедленно переходил на английский, который знал особым джазовым образом: исключительно через музыкальные термины и тексты классических блюзов. Джазисты были сплошь чокнутые люди в те времена, но среди Таниных друзей таковых до сегодняшнего дня не водилось. Саксофонист сидел почти спиной, но Таня узнала его по светлым прямым волосам такой длины, которая в те годы считалась вызовом общественному спокойствию. Он оглянулся, посмотрел на Таню, и она немедлено схватилась за живот — ребенок взбрыкнул с необыкновенной силой.
— Ты чего? — спросила его Таня. Он бултыхнулся еще раз и затих. Все в порядке.
Таня с Козой еще раздумывали, стоит ли свернуть в их сторону или сделать вид, что они идут своим путем, но Мишка уже подбежал к музыкантам и сообщил:
— А вы на нашем месте сидите. Мы здесь всегда...
И они не прошли мимо, остановились... Эти десять метров, что отделяли Таню от саксофониста, были как будто сделаны рапидом: он поднял к виску замедленную руку, прядь волос шевельнулась длинным томительным движением. Он коснулся волос, замер, медленно повел шеей, улыбнулся углами губ, и они потекли вверх, и открылись крупные верхние зубы, и мелкие нижние, как у молодого щенка. И это все было крупным кадром,
Музыканты были пьяны, но в меру. Вечером они должны были играть в местном доме отдыха и соблюдали рабочую норму. Они играли вместе уже полгода и отлично знали, до какой поры вино музыку улучшает, а с какого момента разрушает. Попивали кисленькое. Гарик запал на Козу. Ударник стал клеиться к Тане. Таня глаз не сводила с саксофониста. В шесть часов, когда солнечный жар ослабел, все вместе двинулись в сторону дома отдыха. При въезде на косу ребята оставили машину. Коза с Мишкой пошли домой ужинать. Таня втиснулась на заднее сиденье и поехала с музыкантами. Сергей ей ужасно понравился. Как никто и никогда.
Концерт прошел с большим успехом. После концерта долго танцевали, уже под магнитофонную музыку. И все музыканты сильно напились. Сергей не танцевал. Они сидели за самодельной эстрадой и целовались до одури, пока он не сказал ей, что ему отведена здесь какая-то комната, но номера он не помнит. Однако на ключе была приколота клеенчатая бирка с фиолетовой цифрой 16.
14
Таня не проснулась — очнулась: двухместный номер, убогая комната с парой деревянных кроватей и тумбочкой между ними, был наполнен горячим густым светом, как аквариум водой. Никаких мелких движений, легкой дрожи и суетни, какие бывают ранним утром. Было так тихо, как бывает только в полдень, в час, когда солнце в зените. Миг замирания — это был он.
— И я в зените, — улыбнулась Таня, положила ладони на выпуклый живот и погладила его с боков. — Мы в зените!
Вершина жизни, вершина горы и гора ее живота — все это было в родстве между собой.
— Ты чувствуешь? — спросила она у живота. — Ты чувствуешь, мы с тобой влюбились...
Живот почему-то был ее сообщником. Она посмотрела на спящего рядом Сергея. Руки его она разглядела еще с вечера: небольшие, с загибающимися вверх последними фалангами, с увеличенными суставами в поперечных складках кожи, ногти с белыми пятнышками, означающими не то дефицит какого- то витамина, не то нежданный подарок, заготовленный судьбой... Она покосилась — рука эта, доверчиво развернувшись вверх ладонью, лежала на ее плече. В середине мякоти венериного бугра она нашла глубокий шрам. Еще один был на предплечье. Было еще много подробностей у этого мальчишеского тела, которые она не успела заметить с вечера, но заранее полюбила. Большой палец на ноге сильно выдавался вперед, ступня небольшая и узкая, как у женщины. Ворс густых белых волос на голени... лежит на боку, одна нога согнута в колене. В укромной тени, среди светлых завитков, скромное спящее орудие, и совершенно не безликое — прежде Тане казалось, что мужские члены слегка различаются по величине, в остальном же предметы совершенно одинаковые. Этот был с характерным изгибом, повторяющим линию губ, и выражал простодушие и способность к самозабвению... Таня тронула рукой молочно-белую кожу, маленький лоскуток на бедре, не покрытый загаром. Кожа по-женски нежная. Грудь покрыта мягкой порослью, светлой, как выгоревший мох.
Она потрогала шрам на ладони. «Это будет мое любимое место».
Он пошарил второй рукой возле себя, придвинул ее к себе:
— Ты куда? Не уходи...
— Никогда, — засмеялась Таня. — А в уборную можно?
— Ни за что.
Он прижал ее к себе — все сходилось замечательно. Никогда прежде он не испытывал такого совпадения. Не открывая глаз, он спросил ее:
— Ты откуда взялась?
— Да ниоткуда. Я всегда была, — засмеялась Таня.
— Видимо, да, — согласился он, ощупывая руками шею, грудь, живот.
— Открой глаза, — попросила Таня.
— Боюсь, — улыбнулся он, но глаза открыл.
— Ну и как? — Таня приподнялась и слегка отстранилась.
— Отлично, — успокоил он ее, а может, и себя. — Все было отлично, только я совершенно твоего лица не запомнил. У меня, знаешь, однажды на этом месте такая травма была. Проснулся, а рядом...
Таня зажала ему рот рукой:
— Забудь. Все, что было раньше, немедленно забудь. Ты Сергей, я Таня, остальное не имеет значения.
Сергей засмеялся:
— Хорошо. Но вообще-то у меня жена есть.
— А у меня муж. Даже два. И скоро будет ребенок...
— В каком смысле? — Сергей привстал, опершись на локоть.
Таня взяла его руку и положила на живот:
— Месяца через три, три с половиной.
Живот был тугой, наполненный. Сергей отдернул руку, как будто обжегся о чайник:
— Ты даешь... Такого со мной еще не было...
— И со мной, — засмеялась Таня. — Всегда бывает первый раз... Ты у меня в первый раз.
