Профессор постарался увидеть все это в смешном свете.
— Если уж ты отказалась от приличий, делай это по крайней мере откровенно… По-моему, душечка, лучше прямо развернуть сверток.
Так она и сделала. Шесть пар глаз без всякого сочувствия уставились на явную нищету Билби.
— Идет! — вдруг воскликнула Мадлен.
Джуди стала поспешно заворачивать все обратно, но тревога оказалась ложной.
— Да он сбежал, я же говорил, — сказал профессор.
— И не вымыл посуду! — простонала Мадлен. — Этого я от него не ждала…
Но Билби не «сбежал», хоть и исчез из лагеря. Он так и не подал никаких признаков жизни, пока они сидели над остатками пиршества. Они говорили о нем и обо всем, что с ним связано, и рассуждали, не следует ли капитану послать Люси Лэкстон такую телеграмму; «Мальчик почти нашелся».
— Я ведь, можно считать, его нашел, — сказал капитан, — но пока он не в наших руках, мы не знаем наверно, тот ли это мальчик.
Потом они говорили о мытье посуды и о том, как это противно. И тут оба мужа, понимая, что они в выигрышном положении, стали опять настаивать, чтобы кочевницы отправились с ними в гостиницу при гольф-клубе, переночевали там разок-другой, воспользовались ванной и другими благами цивилизации или уж хотя бы пошли выпить чаю. И так как Уильям уже вернулся (он сидел на траве и курил свою дрянную глиняную трубку), они поднялись и пошли. Но капитан Дуглас и мисс Филипс почему-то шли отдельно и все больше и больше отставали; под конец они оказались почти в одиночестве.
Сперва две супружеские пары, а потом и влюбленные скрылись за гребнем холма…
Некоторое время фургон казался совершенно покинутым, если не считать сидевшего в отдалении стража. Но вот задвигались ветки куманики у заброшенного мелового карьера, и на свет божий вынырнул опечаленный, расстроенный, перепачканный мелом мальчуган. На душе у него было тяжело.
Пришло время уходить.
А уходить ему не хотелось. Он полюбил этот фургон. И он обожал Мадлен.
Да, он уйдет, но уйдет красиво, трогательно.
Перед уходом он вымоет всю посуду, все вычистит, приберет и оставит о себе воспоминание как о непоправимой утрате. Грустно, но усердно он взялся за дело. Вот бы Мергелсон удивился!
Билби прибрал все так, что одно загляденье.
Затем на коврике, где она всегда сидела, он увидел ее любимую книжку — томик стихов Суинберна[9] в изящном переплете. Эту книгу подарил ей капитан Дуглас.
Билби почти с благоговением взял ее в руки. Книжка была такая непохожая на все, какие он видел, такая красивая, совсем как она сама!..
В душе Билби проснулось странное желание. С минуту он колебался. И вдруг сразу решился. Он выбрал страницу, достал из кармана огрызок карандаша, щедро послюнил его и, учащенно дыша, принялся писать традиционное послание: «Прощайте и помните Артура Билби». К этому он прибавил от себя: «Посуду я вымыл».
Потом он вспомнил, что в фургоне знать не знали никакого Артура Билби. Он опять послюнил карандаш и так густо зачеркнул свое имя, что уже было не разобрать; тогда поверх этого, так нажимая, что слова отпечатались на всех следующих страницах, он вывел престранную надпись: «Эд, законный граф Шонтс». Но тут же устыдился и всю ее зачеркнул еще более решительным образом. В заключение над всем этим он написал просто и ясно: «Дик Малтраверс»…
Он со вздохом положил книгу на место и встал.
Порядок теперь был бесподобный. Что бы такое еще сделать? Может, оплести весь лагерь тисовыми ветвями? Будет красиво… и значительно. И он взялся за работу.
Сперва он трудился очень рьяно, но тис плохо ломается, и вскоре у Билби заболели руки. Он стал размышлять, как бы это сделать попроще, и увидел под задними колесами фургона большой зеленый куст — особенно хороша была одна длинная ветвь… Он решил, что будет нетрудно выдернуть эту ветвь из наваленной здесь кучи палок и камней, в которую упирались задние колеса. Так ему показалось. Он ошибался, но был уверен, что отлично придумал.
И он начал тянуть. Это оказалось куда труднее, чем он ожидал: у ветви было много отростков, которых он сперва не заметил, и вытянуть ее оказалось непросто. Она точно вросла в землю.
У Билби был настойчивый характер.
Затея его увлекла… Он тянул все сильней и сильней…
Ну до чего же различны люди!..
Билби был мальчик с воображением, способный на возвышенную любовь, на отвагу и преданность.
Уильям, слепленный из грубого сорта глины, был материалист и раб своих инстинктов. Такие, как Уильям, заставляют нас поверить в существование более низких особей — второсортных людей, — в естественное неравенство.
Пока Билби был занят выполнением своей благородной затеи — пусть нелепой и не очень удачно придуманной, но по крайней мере шедшей от сердца, — Уильям был занят совсем другим: он в самозабвении удовлетворял те инстинкты, которые человечество единодушно и безоговорочно отнесло к низшему разряду, а небеса — к нижней половине нашего тела. Он, крадучись, пробирался к остаткам еды, и даже не очень опытный физиономист сразу понял бы, почему он поминутно облизывает свои тонкие перекошенные губы. Он проник в лагерь так бесшумно, что Билби его не заметил. Уильям не прочь был доесть, что осталось, но еще больше его влекли бутылки с вином. Билби аккуратно расставил их в ряд чуть поодаль на холме. Здесь была бутылка сидра, в которой осталось около стакана этого напитка, — Уильям его выпил; было почти полбутылки рейнвейна — Уильям выпил и его; нашлось немного бургундского и Аполлинари — Уильям пил все подряд.
Опоражнивая бутылку за бутылкой, Уильям подмигивал недремлющим ангелам, облизывал губы и с беззастенчивым одобрением похлопывал себя по животу. Разгоряченный алкоголем, он утратил последние остатки самообладания, и тут мысли его опять обратились к вожделенному шоколаду в нарядной, обшитой лентами коробке, что лежал в ящичке под кроватью миге Филипс. Глаза его заблестели, на щеках проступили красные пятна. Он со злой настороженностью глянул на Билби: не смотрит ли тот.
Мальчик с чем-то возился позади фургона, что-то там вытаскивал.
Быстро и воровато Уильям влез на козлы.
Он секунду поколебался, прежде чем войти. Потом высунулся из-за угла фургона и поглядел на ничего не подозревавшего Билби, сморщил нос в мерзкой гримасе и, словно какое-то олицетворение жадности, весь изогнувшись, скользнул внутрь.
Вот они, конфеты! Уильям запустил руку в ящик и остановился, прислушиваясь…
Что это?..
Фургон вдруг тряхнуло. Уильям споткнулся; его жалкая душонка ушла в пятки. Фургон накренился. Сдвинулся с места… Задние колеса стукнулись о землю…
Уильям шагнул к двери, но его качнуло в сторону, и он повалился на колени… Потом его ударило о посудную полку, и на него полетела тарелка. Упала и разбилась чашка. Казалось, фургон пустился вприпрыжку…
В окошке проносились очертания тисовых кустов. Фургон летел вниз с холма…
— Ого-го!.. — орал Уильям, цепляясь за кровати, чтоб совсем не свалиться.
— Не такой же я пьяный!.. — бормотал он, лежа на полу и еле переводя дух. Он попробовал открыть дверь.
— Господи! Ой-ой-ой!.. Держите! Ох, нога!.. Ах ты распроклятый мальчишка!..
