Его брата! Твоего сына, Жуан Суза, — прибавила она, глядя на портрет. — Того, который носит твою благородную шпагу! Твой сын дурной брат и неблагородный дворянин!
Она встала и начала большими шагами ходить по комнате.
— Этот королевский приказ! — продолжала она. — Что делать? Ослушаться!.. Вдове Сузы ослушаться сына Иоанна Браганского! А между тем неужели же я должна лишить доли счастья на этом свете Васконселлоса, единственного остающегося у меня сына! Неужели я должна потерпеть, чтобы моя воспитанница была брошена в объятия недостойного?.. Еще сегодня утром они были так счастливы! Она так чиста, он так благороден! Их союз был бы так счастлив!.. Что делать, Боже мой! Сжалься надо мною!
Вдруг она остановилась; казалось, что молитва ее была услышана, потому что на ее бледном лице сверкнул радостный луч надежды.
— Королева! — сказала она. — Донна Луиза еще правит, донна Луиза носит корону, в ее руках государственная печать!
Этот приказ может быть отменен ею… Я брошусь к ногам королевы, которая любит меня и спасет нас!
Глава Х. ПРОБУЖДЕНИЕ КОРОЛЯ
На следующее утро у Асканио Макароне был готов план, над которым он размышлял и сообщил его Конти; тот остался доволен его идеей и щедро заплатил за нее. Затем падуанец оставил дворец и отправился в город, чтобы принять предварительные меры, необходимые для приведения в исполнение их замыслов.
— Ваше превосходительство, — сказал он, прощаясь с Конти, — будет, благодаря мне, супругом донны Инессы, и кроме того, герцогом Кадоваль, что сделает вас кузеном короля.
Позднее мы снова встретимся с падуанцем, и читатель узнает, в чем состоял его план.
А пока мы поприсутствуем при пробуждении его величества дона Альфонса VI, короля Португалии, который, сам того не подозревая, должен был играть большую роль в успехе замыслов коварного падуанца.
Соответственно португальскому этикету, в комнате, где спал король, кроме государя не было никого, но к спальне примыкала большая приемная, дверь в которую была постоянно открыта и в которой каждую ночь дежурили камергеры. Наружная дверь приемной была закрыта и по обе стороны ее стояло по караульному. Эта традиция была введена Иоанном IV, который подозревал, что испанцы намеревались его убить. За этой дверью была оружейная зала, караул в которой несли солдаты королевского патруля.
Альфонс VI спал, была еще ночь. Случаю было угодно, что в эту ночь дежурить должен был дон Педро Гунха, и Кастельмелор, его преемник, должен был заменить его. Молодой граф медленными шагами ходил взад и вперед по комнате. Он был бледен и взволнован, точно после долгой болезни. Была ли это радость от успеха или же раскаяние за свой поступок? Ни на одно мгновение сон не смежил его глаз. Его била лихорадка, и он размышлял вслух, как человек в бреду.
— Погоди судить меня, отец, — шептал он, бросая вокруг себя смущенные взгляды, — не осуждай меня, не выслушав. Я дал клятву, я помню это, и я сдержу ее! Не все ли тебе равно, каким способом я сделаю это? Ты сказал: храните короля, уничтожьте фаворита; ты видишь меня охраняющим короля, что же касается фаворита, то я уже победил его… И уничтожу окончательно… Хитрость, говоришь ты, есть оружие, недостойное дворянина? По-моему, лучшее оружие есть то, которое обеспечивает победу… Ты произносишь имя моего брата!..
Здесь Кастельмелор остановился и протянул вперед руки, как бы желая оттолкнуть неотвязчивое видение.
— Брат мой! — продолжал он. — Да, я отнимаю у него невесту, которую он любит, но я ему возвращу ее состояние… Клянусь в этом именем Создателя, когда я буду велик и могуществен, могущественнее всех, я призову Симона к себе, потому что я люблю его и хочу, чтобы со временем он был так близок к трону, что между им и троном был бы только один я. Неужели это не стоит любви женщины? Отец мой?!
— Кто смеет говорить в королевской приемной? — раздался вдруг сердитый и отрывистый голос Альфонса VI.
Кастельмелор мгновенно пришел в себя. Видение исчезло, но молодой граф был истерзан нравственно и физически.
— Гунха! — продолжал король. — Педро де Гунха, старый соня! Меня чуть не убили мавры, и ты будешь повешен, друг мой!
Кастельмелор не смел отвечать. Это имя Гунха, было как бы продолжением его полного угрызений совести видения, потому что это было имя одной из жертв его честолюбия.
Король заворочался в постели и продолжал сердито:
— Или нам изменили, бросили нас в каком-нибудь пустом дворце?.. Эй! Педро! Я спущу на тебя моего лучшего друга, собаку Родриго, он задушит тебя.
Родриго, услышав свое имя, начал угрожающе рычать, Кастельмелор вошел в королевскую спальню.
— Наконец-то! — вскричал Альфонс VI. — Ты очень испугался, не так ли, Педро? Черт возьми! Измена! Ты не Педро Гунха!
Дон Луи остановился и преклонил колено.
— Вашему величеству было угодно, — сказал он, — назначить меня вчера вашим камергером.
— Кого, тебя?
— Луи Сузу, графа Кастельмелора.
День начинался. Альфонс протер рукою глаза, поглядел несколько мгновений на дона Луи, потом вдруг громко расхохотался.
— Это правда, — сказал он, — я вижу перед собой этого шутника графа, и мой дорогой Конти еще не приказал его убить! Это очень забавно… Ну, Кастельмелор, мы совершенно забыли о тебе.
Он остановился, потом продолжал:
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать, ваше величество.
— Годом больше, чем мне… Ты не велик для твоих лет. Сумеешь ли ты быть пикадором?
— Я могу научиться.
— Я — самый храбрый пикадор в Лиссабоне. А умеешь ли ты драться на шпагах?
— Ваше величество, я дворянин!
— Я также, малютка граф, но я не повторяю этого так часто, как вы, остальные… Я должен сразиться с тобою, это будет очень забавно.
И прежде чем Кастельмелор успел разинуть рот, чтобы возразить, Альфонс накинул на себя верхнее платье и схватил пару фехтовальных шпаг, висевших на стене.
— Становитесь, граф, становитесь! — вскричал он, горя детским нетерпением. — Раз, два! Защищайтесь, ваша честь!
И Альфонс, нанеся три самых неловких удара, в свою очередь, стал в оборонительное положение. Кастельмелор нанес также три удара, но имел благоразумие не дотронуться до короля.
— Можно подумать, что ты щадишь меня! — сказал последний. — Погоди, защищайся! Ага! Ты сражен. Что, не будешь больше со мною драться?
— Не будь на шпаге надето шарика, ваше величество, проткнули бы меня насквозь! — сказал Кастельмелор.
— Это было бы очень забавно!
Дрожа от холода, Альфонс снова бросился в постель, и так как день уже совершенно наступил, то он приказал открыть двери приемной.
Дворяне, имевшие право присутствовать при пробуждении короля, сейчас же вошли. Конти шел во
