Долгое ожидание

Врач взглянул ей в лицо, глаза ее были ясными и счастливыми, как у ребенка. Сиделка делала ему знаки, что все идет как надо, поэтому врач просто поклонился и сказал, что погода нынче чудесная.

— Да, день выдался на славу, — ответила миссис Кинг, — но сегодняшний день — пусть бы даже лил дождь — все равно был бы для меня самым прекрасным.

Врач посмотрел ей вслед с недоумением и легкой досадой. Зачем понадобилось затягивать этот обман, думал он. На что они надеются?

Увидев доктора Пири, он задал ему этот вопрос.

— Мы пытались сказать ей правду, а она рассмеялась и обвинила нас в том, что мы все еще проверяем, здорова ли она, — ответил доктор Пири. — Вот пример, когда слово «немыслимо» можно употребить в прямом смысле — ее мозг отказывается воспринимать мысль о смерти мужа.

— Но не может же так тянуться до бесконечности?

— Теоретически нет. Несколько дней назад, после того как она в очередной раз уложила свой чемодан, сиделка попыталась ее удержать. Из холла я мог следить за ее лицом — она была на грани срыва, причем, заметьте, впервые за весь курс лечения. Лицевые мускулы напряглись, в глазах появился стеклянный блеск, голос сделался резким и хриплым, и она ледяным тоном заявила сиделке, что та лжет. Положение было критическим — еще минута, и вместо послушной пациентки у нас на руках оказалась бы больная с приступом острого возбуждения. Тут я вмешался и приказал сиделке проводить ее в вестибюль.

Он умолк, увидев, как все та же крохотная процессия в прежнем порядке возвращается в палату. Миссис Кинг остановилась и заговорила с доктором Пири:

— Моего мужа задержали дела. Досадно, конечно, но он просил передать, что будет завтра, а когда столько ждешь, смешно расстраиваться из-за одного Дня.

— Совершенно с вами согласен, миссис Кинг.

— Пойду переоденусь. Надо, чтобы мой наряд и завтра выглядел таким же свежим. — Она сняла шляпку и стала ее внимательно разглядывать. — Смотрите, пятнышко; надеюсь, мне удастся его свести. Может, он не заметит?

— Не заметит, ручаюсь вам.

— Право, доктор, я ни капельки не унываю, что приходится ждать до завтра. Время летит так быстро.

Когда врачи остались вдвоем, тот, что помоложе, сказал:

— Может быть, дети… у нее ведь их двое.

— Едва ли ее спасут дети. Когда она свихнулась, эта поездка стала для нее символом исцеления. Стоит отнять эту надежду, как ее рассудок совсем помрачится, и придется все начинать с самого начала.

— Есть ли у нее шанс?

— А вот это уже совершенно непредсказуемо. Я лишь попытался объяснить, почему ей было разрешено сегодня спуститься вниз.

— Ну, а завтра? А послезавтра?

— Что ж, — отвечал доктор Пири, — остается лишь надеяться, что в один прекрасный день он окажется там…

И тут врач неожиданно оборвал рассказ. В ответ на наши настойчивые расспросы он заявил, что ничего интересного дальше не было — всякому сочувствию рано или поздно приходит конец, а к странностям больных персоналу не привыкать.

— И она все так же ходит встречать мужа?

— Да, никаких перемен, но уже даже пациенты, кроме разве что новеньких, перестали обращать на нее внимание. Ежегодно ее шляпку потихоньку меняют на новую, в точности такую же, а платье на ней до сих пор прежнее. Всякий раз она бывает слегка расстроена, но старается не подать виду и очень мило утешает себя. Насколько мы в состоянии судить, несчастной она себя не считает, а на других пациентов, как ни странно, ее пример действует успокаивающе. И хватит об этом, бога ради, — уж лучше вернемся к каменным мешкам.