— Ничего подобного, валяй рассказывай. — Однако предложение звучало не слишком настойчиво. Поездка в Нью-Йорк была задумана Дином с целью поразвлечься, и вдруг тут этот Гордон Стеррет со своими неурядицами… Это было досадно.
— Валяй! — повторил, однако. Дин. И прибавил вполголоса:
— Выкладывай уж, что у тебя там.
— Так вот, — неуверенно начал Гордон. — В феврале я возвратился из Франции, месяц провел дома, в Гаррисберге, а затем приехал сюда, в Нью-Йорк, чтобы поступить на работу. Устроился в одну экспортную фирму. А вчера получил расчет.
— Расчет?
— Сейчас я тебе объясню. Фил. Я хочу рассказать все начистоту. Ты, пожалуй, единственный человек, к которому я могу обратиться в такую минуту. Лучше уж я расскажу тебе все, верно, Фил?
Дин насторожился еще больше и словно в рассеянности забарабанил пальцами по колену. У него появилось смутное ощущение, что на него ни за что ни про что хотят взвалить какую-то ответственность. А что ему за дело до всего этого? В студенческие годы Гордон Стеррет нередко попадал во всякие истории, но в нынешнем бедственном положении приятеля ему чудилось что-то отталкивающее, и хотелось отгородиться от этого, хотя слова Стеррета и возбудили его любопытство.
— Продолжай.
— Тут замешана девушка.
Дин хмыкнул. Он уже решил про себя, что не позволит никому испортить ему эту поездку. Если Гордон будет слишком ему докучать, он от него отделается.
— Ее зовут Джул Хадсон, — продолжал доноситься с постели невеселый голос. — Год назад она, по-видимому, была еще «порядочной». Уроженка Нью-Йорка, из бедной семьи. Родители умерли, она живет со старухой теткой. Я встретился с ней, видишь ли, как раз в то время, когда ребята один за другим начали возвращаться из Франции, и я только и делал, что кого-то встречал и угощал. Вот с этого все и началось, Фил, — я был рад снова увидеть их, и они были рады встрече со мной.
— Надо было иметь голову на плечах.
— Я знаю. — Гордон умолк, потом продолжал упавшим голосом:
— Я теперь сам себе хозяин, понимаешь, Фил, и просто не в состоянии мириться с нищетой. А тут еще эта проклятая девчонка. Она, по-видимому, была влюблена в меня на первых порах — куда бы я ни пошел, везде натыкался на нее, — но у меня и в мыслях не было так связать себя по рукам и ногам. Ты представляешь, как замечательно я работал в этой экспортной фирме… Конечно, мне всегда хотелось заняться рисованием. Иллюстрировать какой-нибудь журнал, например. Там можно заработать кучу денег.
— В чем же дело? Если ты хотел чего-то добиться, надо было засучить рукава, — холодно констатировал Дин.
— Я пробовал, но у меня нет выучки. У меня есть талант. Фил, я могу рисовать, а вот уменья нет. Надо бы поступить в художественное училище, да где взять средства? В общем, примерно неделю назад все полетело к черту. Как раз когда у меня уже не было ни гроша в кармане, эта девчонка начала осаждать меня. Ей нужны деньги. Грозится сделать мне кучу неприятностей, если я не дам ей денег.
— А она может?
— Боюсь, что может. Отчасти из-за нее я и потерял работу: она целыми днями звонила в контору, и это, как видно, и было той каплей, которая переполнила чашу. У нее уже заготовлено послание к моим родителям. Словом, я у нее в руках. Нужно достать для нее денег во что бы то ни стало.
Наступило неловкое молчание. Гордон лежал очень тихо, вытянув сжатые в кулаки руки.
— Я пропадаю, — заговорил он снова; голос его дрожал. — Я просто с ума схожу, Фил. Если бы я не услышал, что ты приезжаешь в Нью-Йорк, я бы, верно, покончил с собой. Я прошу тебя — одолжи мне триста долларов.
Дин сразу перестал похлопывать себя по голой щиколотке, и тон их разговора, до сих пор какой-то неуверенный, стал ощутимо напряженным.
Секунду помолчав. Гордон прибавил:
— Я уже столько выкачал из родителей, что мне совестно попросить еще хоть цент.
Но Дин и на этот раз ничего не ответил.
— Джул говорит, что ей нужно двести долларов.
— Пошли ее к черту.
— Легко сказать! У нее есть мои письма, которые я написал спьяну. К сожалению, она вовсе не такая овечка, как ты думаешь.
Дин брезгливо фыркнул.
— Не выношу женщин такого сорта. Тебе бы следовало держаться от нее подальше.
— Знаю, — устало произнес Гордон.
— Надо смотреть на вещи здраво. Раз у тебя нет денег, значит, надо работать и держаться подальше от женщин.
— Да, тебе легко говорить, — повторил Гордон, и глаза его сузились. — У тебя-то денег хоть отбавляй.
— Ничего подобного. Мои родители требуют у меня самого строгого отчета в деньгах, черт побери. Именно потому, что они дают мне несколько больше, чем принято, я должен быть очень осмотрителен и не злоупотреблять этим.
Дин подтянул штору повыше, и поток солнечных лучей проник глубже в комнату.
— Я не ханжа, черт побери, — неторопливо продолжал он. — Я не прочь поразвлечься… а на каникулах, как сейчас, например, я очень и очень люблю поразвлечься. Но ты… ты в каком-то ужасном состоянии. Я никогда ничего подобного от тебя не слышал. У тебя такой вид, словно ты потерпел крах… не только в денежном, но и в моральном отношении.
— Разве это обычно не вытекает одно из другого?
Дин нетерпеливо тряхнул головой.
— В тебе есть что-то странное, не пойму что. Что-то темное, гнетущее.
— Результат нищеты, тревоги и бессонных ночей. — несколько вызывающе отвечал Гордон.
— Может быть.
— О, я понимаю, что это действует угнетающе. На меня самого тоже. Но, черт побери. Фил, мне ведь нужно только недельку отдохнуть, купить новый костюм да иметь хоть несколько долларов в кармане, и я опять стану… ну такой же, как прежде. Фил, ты же знаешь, я неплохо рисую. Но у меня почти никогда не было денег, чтобы купить хорошей бумаги и карандашей… Да и какое тут рисование, когда ты измучен, пал духом и совершенно выбит из колеи. Вот если бы у меня было хоть немного денег, я бы отдохнул и с новыми силами принялся за дело.
— Откуда я знаю, что ты не потратишь их еще на какую-нибудь бабу?
— К чему долбить одно и то же? — тихо спросил Гордон.
— Я не долблю. Мне жаль видеть тебя в таком состоянии.
— Ты одолжишь мне денег, Фил?
— Я не могу решить это сразу. Такая крупная сумма, черт подери, сейчас это мне ужасно некстати.
— А я пропал, если ты меня не выручишь Я отлично понимаю, что сам во всем виноват, и мне очень тяжело, что я хнычу, но это ведь не меняет дела.
— Когда ты можешь вернуть мне деньги? Это подавало надежду. Гордон задумался. Пожалуй, лучше было говорить начистоту.
— Конечно, я мог бы посулить тебе, что вышлю их через месяц, но лучше скажем так: через три месяца. Как только я начну продавать свои рисунки.
— Откуда я знаю, что тебе удастся продать хоть один рисунок?
Голос Дина зазвучал жестко, и холодок тревоги пробежал по спине Гордона. Неужели Дин все-таки не даст денег?
— Мне казалось, что ты немножко веришь в меня.
— Я верил в тебя. А теперь ты в таком состоянии, что я начинаю сомневаться.
