поначалу, еще до этих испытаний. И тут же с горечью вспомнил: что толку думать об этом, пока у него нет матросов!
— Весла на воду! — рявкнул он лодочникам, и те снова принялись грести.
— Суши весла, Джек, — сказал баковый загребному, оглядываясь через плечо.
Лодка развернулась под кормой «Сатерленда» — уж эти ребята знают, как подвести лодку к военному кораблю. Теперь Хорнблауэр видел кормовую галерею — чуть ли не единственное, что находил привлекательным в своем новом корабле. К счастью, при ремонте в доке ее не убрали, как у других линейных кораблей. На этой галерее можно будет в полном одиночестве наслаждаться ветром, морем и солнцем. Можно будет поставить парусиновый стул. Можно будет даже прохаживаться вдали от посторонних взоров — галерея протянулась на целых восемнадцать футов — и пригибаться особенно низко не надо. Хорнблауэр мечтал, как после утомительных сборов окажется в море, как будет расхаживать по приватной кормовой галерее и как, наконец, чуть-чуть расслабится. Однако без пополнения эти мечты могут так и остаться мечтами. Надо где-то найти матросов.
Хорнблауэр нащупал в заднем кармане серебряную монетку. Жалко было швыряться серебром, но он боялся уступить в щедрости другим капитанам — они-то, наверно, расплачиваются не скупясь.
— Спасибо, сэр. Спасибо, — сказал загребной, козыряя.
Хорнблауэр поднялся по трапу и дальше через входной порт, покрашенный грязновато-желтой охрой поверх облезлой, голландской еще позолоты. Дико засвистели боцманские дудки, морские пехотинцы взяли на караул, фалрепные вытянулись по струнке. Вахту нес помощник штурмана Грей — лейтенанты во время стоянки в порту не дежурят. Хорнблауэр отсалютовал шканцам, Грей козырнул. До разговора Хорнблауэр, по-прежнему строго соблюдавший себя от излишней болтливости, не снизошел, хотя Грей был его любимцем. Он молча огляделся.
Натягивали такелаж, и по всей палубе были разложены тросы, но Хорнблауэр различал за мнимым беспорядком стройную, отлаженную систему. Бухты троса на палубе, кучки работающих матросов, на полубаке команда парусного мастера сшивает марсель — все производило впечатление неразберихи, но то была неразбериха организованная. Строгие приказы, которые он отдал своим офицерам, пошли на пользу. Команда «Лидии», когда ее перевезли на «Сатерленд», не дав и дня погулять на берегу, чуть не взбунтовалась — теперь она снова управляема.
— Старшина судовой полиции хочет доложить, сэр, — сказал Грей.
— Пошлите за ним, — отозвался Хорнблауэр.
Старшина судовой полиции, некто Прайс, отвечал за поддержание дисциплины на корабле. Хорнблауэр его еще не видел. Он решил, что речь пойдет о наказании за служебный проступок, и со вздохом придал лицу выражение неумолимой суровости. Возможно, придется назначать порку. Хорнблауэру претила мысль о крови и мучениях, но впереди долгое плавание, команда навзводе, и, если потребуется, надо драть без всякого снисхождения.
Прайс появился на переходном мостике во главе необычной процессии. Тридцать человек шли, попарно скованные наручниками, только последние двое заунывно звенели ножными кандалами. Почти все были в лохмотьях, ничем решительно не напоминавших моряцкую одежду. У многих лохмотья были из дерюги, у других — из плиса, и, приглядевшись повнимательнее, Хорнблауэр угадал на одном нечто, прежде бывшее молескиновыми штанами. А вот на его напарнике явно когда-то был приличный костюм — черный суконный, теперь он порвался, и в прореху на плече выглядывало белое тело. У всех были всклокоченные бороды — черные, рыжие, желтые и сивые, у всех, кроме лысых. Торчали в разные стороны грязные космы. Два суровых капрала замыкали шествие.
— Стоять, — приказал Прайс. — Шапки долой.
Процессия замялась и остановилась. Одни тупо смотрели на палубу, другие испуганно озирались.
— Это что за черт? — резко осведомился Хорнблауэр.
— Новобранцы, сэр, — сказал старшина. — Солдаты их привели. Я расписался в приемке.
— Откуда они их взяли? — так же резко продолжал Хорнблауэр.
— С выездной сессии суда в Экстере, сэр, — произнес Прайс, извлекая из кармана список. — Четверо — браконьеры. Уэйтс — тот, что в молескиновых штанах, сэр, — воровал овец. Вот этот в черном — двоеженец, сэр — прежде был приказчиком у пивовара. Остальные все больше воры кроме этих двух — они поджигали стога, да тех двух в кандалах. Их осудили за разбой.
— Кхе-хм. — Хорнблауэр на мгновение лишился дара речи. Новобранцы, моргая, смотрели на него — кто с надеждой, кто с ненавистью, кто равнодушно. Виселице, тюрьме или высылке в колонии они предпочли флот. Ясно, почему они в таком плачевном состоянии — последние несколько месяцев они провели в тюрьме. Славное пополненьице — махровые смутьяны, хитрые лодыри, придурковатые мужланы. Но это — его матросы. Они напуганы, угрюмы, встревожены. Надо расположить их к себе. Как это сделать, подсказало природное человеколюбие.
— Почему они еще в наручниках? — произнес он громко. — Немедленно освободите их.
— Прошу прощения, сэр, — извинился Прайс. — Я не посмел без приказа, вестимо, кто они и откуда.
— Это не имеет никакого значения, — отрезал Хорнблауэр. — Они завербовались на королевскую службу. На
При этом Хорнблауэр смотрел на новобранцев, а обращался исключительно к Прайсу — он знал, что так произведет большее впечатление, хотя и презирал себя за риторические уловки.
— И чтоб я больше не видел моих матросов под конвоем, — прорычал он в сердцах. — Это новобранцы на почетной службе, их ждет достойное будущее. Я попрошу вас принять это к сведению. Теперь найдите кого-нибудь из команды баталера и позаботьтесь, чтоб рекрутам выдали приличную одежду.
Вообще-то не полагается отчитывать офицера перед матросами, но Хорнблауэр знал, что не сильно повредил старшине судовой полиции. Новички так и так его возненавидят — за то ему и платят, чтобы вся команда вымещала на нем злость. Теперь Хорнблауэр обратился к самим новобранцам.
— Тому, кто старательно исполняет свой долг, на этом судне страшиться нечего, — сказал он ласково. — Перспективы же у него самые радужные. Ну-ка я погляжу, какими ладными вы будете в новой одежде, когда смоете с себя последние напоминания о месте, из которого прибыли. Вольно.
Похоже, он покорил этих глупцов. Унылые лица озарились надеждой — впервые за долгие месяцы, если не впервые в жизни, с ними обошлись по-человечески, а не по-скотски. Хорнблауэр проводил их взглядом. Бедолаги. Они просчитались, променяв тюрьму на флот. Ну что ж, это тридцать из недостающих ему двухсот пятидесяти живых автоматов, которые будут тянуть тросы и налегать на вымбовки шпиля, когда «Сатерленду» придет время выйти в море.
Поспешно подошел лейтенант Буш и козырнул капитану. Суровое загорелое лицо с неожиданно- голубыми глазами осветилось столь же несуразной улыбкой. Хорнблауэра кольнуло смутное, похоже на стыд чувство. Надо же, Буш ему рад. Невероятно, но им действительно восхищается, его, можно сказать, обожает этот безупречный служака, этот бесстрашный боец, кладезь разнообразных достоинств, которых Хорнблауэр в себе не находил.
— Доброе утро, Буш, — сказал Хорнблауэр. — Пополнение видели?
— Нет, сэр. Я обходил полуденным дозором на шлюпке и только что вернулся. Откуда они?
Хорнблауэр рассказал. Буш довольно потер руки.
— Тридцать! — воскликнул он. — Не ожидал. Думал, из Экстера пришлют человек двенадцать. А сегодня открывается выездная сессия в Бодмине. Дай-то Бог, чтоб они прислали еще тридцать.
— Марсовых нам из Бодмина не пришлют, — сказал Хорнблауэр, донельзя успокоенный тем, что Буш столь оптимистично отнесся к появлению в команде осужденных.
— Да, сэр. Зато на этой неделе ждут Вест-Индский конвой. Сотни две матросов с него загребут. По справедливости нам должно достаться человек двадцать.
— М-м, — сказал Хорнблауэр и отвернулся. Маловероятно, что адмирал порта пойдет ему навстречу. Не того он сорта капитан — не самый выдающийся, но и не самый нуждающийся в помощи. — Я пойду вниз.
