— Не пойдет, сэр, — мягко заметил Браун. — Придется нам нести ее на спинах, сэр. Иначе никак.
Хорнблауэр слышал почтительный шепот как бы издалека.
— Если бы вы понесли бак, сэр, я бы управился с кормой, если позволите, сэр. Берите здесь, сэр, переворачиваем. Держите, сэр, пока я подлезу под корму. Так, сэр. Готово. Подымаем!
Они взвалили лодку на спины, согнувшись в три погибели под ее весом. Хорнблауэр, державший более легкий нос, вспомнил, что Браун несет более тяжелую корму, и про себя поклялся не просить передышки первым. Через пять секунд он пожалел о своем зароке. Дышать было трудно, грудь разрывалась. С каждым шагом все труднее становилось выбирать путь, он оступался на камнях. За месяцы в замке де Грасай он изнежился, потерял форму, последние ярды он думал лишь о невыносимой тяжести на плечах и загривке, о том, как больно дышать. Он услышал грубовато-добродушный голос Буша.
— Все, сэр. Дайте я подержу пока, сэр.
Благодарный Бушу даже за эту небольшую помощь, Хорнблауэр с трудом выбрался из-под лодки и опустил ее на землю. Браун стоял возле кормы, часто дыша и утирая рукою взмокшее лицо. Он открыл было рот, намереваясь, наверно, высказаться по поводу веса лодки, и прикусил язык, вспомнив, что он опять человек подневольный, которому дисциплина не позволяет заговаривать первому. Однако та же дисциплина требовала, чтоб Хорнблауэр не обнаруживал слабости перед подчиненными — скверно уже то, что пришлось принять от Брауна совет, как нести лодку.
— Берись, Браун, спустим ее на воду, — сказал он, стараясь не задыхаться.
Они столкнули лодку, загрузили припасы. У Хорнблауэра от натуги плыло перед глазами — он мечтал удобно устроиться на кормовом сиденье, и тут же отбросил эту мысль.
— Я возьму весла, Браун, — сказал он.
Браун открыл и снова закрыл рот — он не мог перечить приказу. Лодка заплясала на воде, Хорнблауэр греб в приятном заблуждении, что доказал: капитан королевского флота не уступит в физической силе любому старшине, каким бы тот ни был Геркулесом.
Раз или два лодка садилась на мель посреди фарватера, и ее не удавалось стащить, пока все не вылезали наружу. Когда Хорнблауэр и Браун, по щиколотку в воде, больше не могли тащить ее, Буш вылезал, и, увязая в песке деревяшкой, ковылял к краю мели. Один раз ему пришлось стоять, держа мешок с хлебом и скатанные одеяла, пока они тащили лодку. Потом им пришлось отстегнуть протез, усадить Буша в лодку и вытаскивать деревяшку из песка, так глубоко ее засосало. Один раз опять пришлось обносить лодку по берегу, но, к счастью, не так далеко. В целом путешествие было настолько занятным, что ничуть не наскучило.
Казалось, они плывут через неоткрытый материк. За весь день им не встретилось почти ни души. Один раз миновали причаленную к берегу лодочку, вероятно, используемую для перевоза, и другой раз паромную переправу — большую плоскодонку, которая за счет течения должна была ходить от берега к берегу на длинных канатах. Раз они проплыли мимо лодочки, с которой двое обветренных рабочих черпали песок — ручными драгами на длинных палках скребли дно и вываливали песок в лодку. Англичанам пришлось пережить несколько тревожных секунд: Буш и Браун застыли с декоративными удочками в руках, Хорнблауэр уговаривал себя грести не торопясь, только чтоб удерживаться в фарватере. Он подумал было приказать Брауну и Бушу, чтоб готовы были утихомирить рабочих, если те что-нибудь заподозрят, однако сдержался. Они будут действовать быстро и без его слов, а проявив излишнее беспокойство, он лишь уронит свое достоинство.
Но беспокоился он зря. Рабочие глядели без любопытства, а поздоровались даже приветливо.
— Bonjour, — сказали Хорнблауэр и Браун. Бушу хватило ума не произнести приветствие, которое тут же выдало бы его с головой. Он сделал вид, будто увлечен поплавком. Видимо, лодки с рыболовами были на Луаре не в диковинку, мало того, мистическая невинность рыбной ловли как занятия, подмеченная Хорнблауэром и графом уже давно, защищала от любых подозрений. Никто бы и не помыслил, что маленькая лодочка в центре Франции вмещает беглых военнопленных.
Чаще всего они видели женщин — те стирали, иногда по одиночке, иногда компаниями, чья болтовня отчетливо разносилась над рекой. Англичане издали слышали «хлоп-хлоп-хлоп» вальков по растянутой на досках мокрой одежде, видели, как женщины, стоя на коленях, полощут белье в реке; большей частью женщины поднимали глаза и провожали их взглядом, но не долго и не всегда. Во время войны и смуты столько найдется причин, почему женщины могут не знать людей в лодке, что их это и не тревожило.
Они не встретили перекатов, вроде тех, на которых чуть не погибли в первую ночь. По-видимому, их и не было после впадения Алье и окончания паводка. На месте зимних порогов остались усыпанные камнями песчаные валы, но их было куда проще преодолевать, или, вернее, огибать. Вообще, трудностей не было никаких. Погода баловала. День стоял ясный, теплый, солнце освещало меняющуюся сине-зеленую с золотом панораму. Браун млел на солнце без всякого стеснения, и даже закаленный боями Буш расслабился, убаюканный ленивым спокойствием: согласно суровой философии Буша, человечество — по крайней мере, флотское человечество — рождается в мир для скорбей, опасностей и лишений, подарки же судьбы следует принимать с опаской и не радоваться чрез меру, дабы не пришлось потом расплачиваться с процентами. Слишком хороша для реальности была эта прогулка по реке, утро, плавно переходящее в полдень, долгое сонное время после полудня с холодным пирогом (прощальным даром толстухи Жанны) и бутылкой вина на обед.
Городки или, вернее, деревни, мимо которых они проходили, лепились на незатопляемых в паводок речных террасах. Хорнблауэр, выучивший назубок табличку городов и расстояний, составленную для него графом, знал, что первый мост впереди будет в Бриаре, и доберутся они туда не раньше вечера. Он намеревался дождаться темноты и миновать город ночью, но время шло, и решение не ждать постепенно крепло. Он сам не понимал, что им движет. Прежде такого с ним не случалось — идти на риск, пусть даже небольшой, когда к тому не понуждают ни долг, ни желание отличиться. Единственное, что они выиграют, это час или два времени. Нельсоновская традиция «не терять ни часу» глубоко укоренилась в нем, однако сейчас не она гнала его вперед.
Частично это была его строптивость. Все шло просто великолепно. Их побег от Кайяра граничил с чудом, случай, приведший их в замок де Грасай, единственное место, где они могли укрыться, с еще большим правом мог называться чудесным. Теперешнее путешествие по реке обещало легкий успех. На эту противоестественную благодать Хорнблауэр инстинктивно откликался желанием самому напроситься на неприятности — в его жизни было столько неприятностей, что без них он чувствовал себя неуютно.
Частично же его подзуживал злой дух. Он был мрачен и сварлив. Мари осталась позади — с каждым разделяющим их ярдом он сожалел об этом все сильнее. Он терзался мыслью о своей недостойной роли, с тоской вспоминал проведенные вместе часы, он томился по ней невыносимо. А впереди Англия, где его считают мертвым, где Мария уже смирилась с утратой и будет вдвойне и мучительно рада его возвращению, где Барбара его позабыла, где ждет трибунал и придется отвечать за свои поступки. Наверно, всем было бы лучше, если б он и вправду погиб, при мысли об Англии он сжимался, как иной сжимается перед прыжком в холодную воду, как сжимался бы он сам перед лицом близкой и неминуемой опасности. Этот-то страх и побуждал его торопиться. Он всегда смотрел опасности в лицо, смело шел ей навстречу. Он готов был без колебаний проглотить любую горькую пилюлю из тех, что преподносит судьба, ибо знал — презрение к себе еще горше. Так и теперь, он не принимал оправданий медлить.
Бриар был уже виден вдалеке, церковный шпиль четко вырисовывался на вечернем небе, длинный изломанный мост над серебристой рекой казался черным. Хорнблауэр обернулся и увидел, что все подчиненные смотрели на него вопросительно.
— Возьми весла, Браун, — бросил он.
Они поменялись местами, Буш с удивленным видом уступил Хорнблауэру румпель — он знал, что города с мостами они собирались проходить ночью. Ниже по течению ползли две черные баржи — их тянули из бокового канала по правому берегу к бриарскому каналу по левому, для этой цели участок русла был углублен. Хорнблауэр глядел вперед, лодка быстро продвигалась под сильными взмахами Брауна. Хорнблауэр выбрал пролет и сумел миновать буксирные концы барж — их тянули поперек течения конной тягой, лошади шли по мосту и по берегу, черные на фоне предзакатного неба.
С моста на лодку смотрели прохожие. Между баржами был промежуток, достаточный, чтоб не
