его принадлежность к штабу.
— Здравствуйте, сэр, — сказал он, подходя. Они обменялись рукопожатиями и оглядели друг друга, как люди, встретившиеся после долгих лет, проведенных на войне. Хорнблауэр рассказал про часы и спросил разрешения сходить за ними. Брейсгедл сочувственно присвистнул.
— Плохо дело, — сказал он. — Если б не старик Джерви, я бы рискнул. Но это его личный приказ. У меня нет ни малейшего желания до конца своих дней просить милостыню на паперти.
Под «Джерви» Брейсгедл разумел адмирала лорда Сент-Винсента — тот недавно снова стал первым лордом Адмиралтейства. Когда-то он был сэром Джоном Джервисом, чья строгость наводила ужас на весь флот.
— Вы его флаг-адъютант? — спросил Хорнблауэр.
— Именно, — ответил Брейсгедл. — Бывают должности и полегче. Ялично предпочел бы командовать пороховой баржей в аду. Впрочем, это от меня не уйдет. Когда я отслужу срок своего рабства у Джервиса, мне предложат именно эту должность.
— Значит, я должен распрощаться со своими часами, — сказал Хорнблауэр.
— Даже не поцеловавшись с ними на прощанье, — подхватил Брейсгедл. — Зато в будущие годы, посещая склеп в соборе св. Павла, вы сможете взирать на могилу героя с удовлетворением, зная, что часы ваши покоятся вместе с ним.
Это окончательно вывело Хорнблауэра из себя.
— Ваш юмор часто неуместен, мистер Брейсгедл, — сказал он. — Вы, по-видимому, забыли, что между нами существует разница в чине, обязывающая вас, как младшего по званию, к большей почтительности.
Не успел Хорнблауэр договорить, как уже пожалел о сказанном. Он любил Брейсгедла, их по- прежнему связывали воспоминания о пережитых опасностях и о том, как весело балагурили они мичманами. Да, по счастливой случайности он обогнал Брейсгедла по службе. Тем более некрасиво пользоваться этим, чтобы обидеть старого друга — а он несомненно его обидел — единственно, чтобы сорвать на ком-нибудь свою злость.
Брейсгедл вытянулся во фрунт.
— Прошу прощения, сэр, — сказалон. — Я забылся. Надеюсь, вы не сочтете это за обиду, сэр.
Оба офицера некоторое время смотрели друг на друга, потом Брейсгедл встал посвободнее.
— Я еще не сказал, как я сожалею о ваших часах, сэр, — сказал он. — Я искренно вам сочувствую. Честное слово, сэр.
Хорнблауэр хотел было произнести что-нибудь примиряющее, когда за спиной Брейсгедла выросла еще одна фигура — массивная, нескладная, в парадном мундире с золотым шитьем. Из-под густых белых бровей адмирал Сент-Винсент смотрел на двух офицеров. Хорнблауэр козырнул, и Брейсгедл догадался, что начальник — у него за спиной.
— О чем сожалеет этот молодой человек, а, Хорнблауэр? — спросил Сент-Винсент.
Хорнблауэр вкратце объяснил, почти не спотыкаясь в этот раз на слове «милорд».
— Я рад, что мистер Брейсгедл исполняет мой приказ, — сказал Сент-Винсент. — Не то сюда мигом набились бы зеваки. Но вам, капитан Хорнблауэр, я даю персональное разрешение войти.
— Спасибо, милорд. Премного благодарен.
Сент-Винсент заковылял было прочь, но остановился и осмотрел на Хорнблауэра пристальнее, чем прежде. — Вас представляли Его Величеству, молодой Хорнблауэр?
— Нет, сэр… милорд.
— А следовало бы. Каждый офицер должен засвидетельствовать почтение своему королю. Я сам вас представлю.
Хорнблауэр подумал о жене, о новорожденном, о корабле Детфорде. Подумал про мокрый мундир, который придется отутюжить до неимоверной гладкости, прежде чем в нем можно будет показаться при дворе. Подумал о богатых, знатных и могущественных завсегдатаях королевских приемов, и понял, что окажется там не к месту, будет все время сознавать это и потому мучиться. Можно найти предлог и отказаться. Но… но это новое приключение. Препятствия, о которых он только что думал, бросали ему вызов, уклониться от которого не позволяло самолюбие.
— Спасибо, милорд, — сказал он, судорожно ища в памяти подходящие слова. — Большая честь для меня. Буду премного вам обязан.
— Ладно, договорились. Завтра у нас понедельник? Приемы по средам. Я отвезу вас в своем экипаже. Будьте здесь в девять.
— Есть, сэр… милорд.
— Проводите мистера Хорнблауэра внутрь, мистер Брейсгедл, — сказал Сент-Винсент и заковылял прочь.
Брейсгедл провел Хорнблауэра в Адмиралтейство. Часы по-прежнему висели на гробе, там, куда он их повесил. Он с облегчением отцепил их и пошел обратно. У входа он остановился и протянул Брейсгедлу руку. Пока длилось рукопожатие, Брейсгедл смотрел на него, как бы что-то обдумывая.
— Значит до двух склянок дополуденной вахты послезавтра, сэр, — сказал он, с легким ударением на слове «дополуденной».
— Да, тогда и увидимся, — сказал Хорнблауэр. Он пошел к ступеням Уайтхолла, думая о более неотложных делах. Но, начав по привычке продумывать планы на ближайшие два дня, он вспомнил это слово — «дополуденной». Брейсгедл избавил Хорнблауэра от одного лишнего беспокойства — не позднее завтрашнего утра тот начал бы мучиться сомнениями, на утро или на вечер назначил ему Сент- Винсент.
Отлив уже шел: по обе стороны реки виднелись темные полосы грязи. Возле Ламбетской пристани стояла погребальная барка, Хоррокс и его матросы протаскивали под днище брезент. Остальные суденышки, принимавшие участие процессии, были разбросаны повсюду. Хорнблауэр с радостью увидел у ступеней свою гичку. Он шагнул в нее, взял рупор и приступил к следующему делу — распустить суда в соответствии с приказами, которые сам вчера и составил. По-прежнему дул порывистый ветер, но, поскольку шел отлив, сильных волн не было. Единственную новую сложность создавали многочисленные лодочки, заполнившие реку — это любопытные торопились поближе рассмотреть церемониальные барки.
Олдермены и представители городских компаний, герольдмейстеры и адмиралы давно разошлись по домам обедать, и январские сумерки начали сгущаться, прежде чем Хорнблауэр отпустил в Гринвиче последних подопечных и приказал грести к Детфордскому пирсу. Усталый, голодный и замерзший добрался он до «Георга». Этот день казался бы ему целой неделей, если б он не помнил, что только сегодня утром расстался с Марией, у которой начинались родовые схватки.
Первым, кого он встретил в «Георге», был хозяин. Хорнблауэр прежде видел его мельком раз или два — он был совершенно незаметен в доме, где всем заправляла хозяйка.
— Как моя жена? — спросил Хорнблауэр. Хозяин моргнул.
— Не знаю, сэр, — сказал он. Хорнблауэр нетерпеливо повернулся прочь и взбежал по лестнице. Взявшись за ручку двери, он замер. Сердце его отчаянно колотилось. Потом он услышал внутри голоса и открыл дверь. Мария лежала, откинувшись на подушки, повитуха что-то делала у окна. Свеча слабо озаряла лицо Марии.
— Горри! — воскликнула Мария. В голосе ее звучало радостное изумление.
Хорнблауэр взял ее за руку.
— Все в порядке, дорогая? — спросил он.
— Да, — ответила Мария.
Она подставила губы и тут же — не успел он ее поцеловать — повела глазами к плетеной корзине, помещавшейся на столике у кровати.
— Девочка, милый, — сказала она, — наша девочка.
— И прелестная, притом, крошка, — добавила повитуха. Хорнблауэр обошел кровать и заглянул в корзину. Он увидел крошечную фигурку в одеяле — он совсем забыл, до чего же малы новорожденные — и красное сморщенное личико, карикатуру на человеческое лицо. Он внимательно всмотрелся в это личико. Крохотные губки раскрылись и испустили слабый писк — в сравнении с ним крики маленього Горацио,
