тренером. В очередной скачке Кампари поскользнулся и вывихнул колено, и таким образом, мои надежды растаяли. Но мой предшественник, посоветовавшись с женой, решил, что он не может ехать за океан, и я опять оказался в счастливой позиции: если хоть одна лошадь будет в форме к началу международного стипль-чеза, то я поеду. К тому же я работал с Роуз Парк в Сендауне, и она без труда победила.
Мери и я полагали, что у нас никогда больше не будет такой прекрасной возможности побывать в Соединенных Штатах, поэтому мы решили, что она поедет со мной. Поскольку оставалось еще три недели, то мы могли отправиться в путь на пароходе. Получится великолепный летний отпуск. Больших проблем с долларами тоже не было. Мои расходы на дорогу и пребывание там оплачивались американской стороной, а Мери можно купить билет в стерлингах и жить в Америке эту неделю у друзей.
Даже забавно, что я так беспокоился о малейшем ушибе, который получали Кампари или Роуз Парк, но мне и в голову не приходило, что и сам могу вылететь из игры. За исключением недолгой неприятности с вывихом плеча, который произошел, когда мне предстояло работать с Лочроем в соревнованиях за Золотой кубок, удача так долго сопутствовала мне, что я почти забыл, как внезапно перелом или вывих разрушают самые радужные планы.
К началу апреля лошади, с которыми я работал, завоевали столько побед, сколько в этом сезоне не было больше ни у кого. Я закончил сезон жокеем-чемпионом — самая высокая цель, какую можно достигнуть, чтобы вспоминать потом всю жизнь.
Десятого апреля стояла такая славная весенняя погода, что мы с Мери взяли всю семью на скачки в Бофорт-Хант. Мы устроили завтрак на траве, грелись на солнышке и обсуждали наше предстоящее путешествие на корабле «Королева Елизавета». Потом я переоделся, помахал детям рукой и сел в седло на Пондепетерри.
Когда мы подошли к последнему препятствию, в прекрасном настроении я размышлял о том, что добавлю еще одну победу к своему длинному списку. А через десять секунд уже лежал неподвижно на земле.
Пондепетерри упал, но, как часто бывает, травму нанес мне не он. Я тоже упал вполне благополучно. Но другая лошадь, перелетая через Пондепетерри, ударила меня копытом в спину. Это был самый болезненный и пугающий удар, какой я получал. Все тело от макушки до пяток онемело, а все мышцы будто превратились в студень. Я смотрел вверх на пушистые белые облака, бежавшие по голубому небу, и думал о том, что Атлантика будет гнать свои волны не для меня.
Двое дежурных «Первой помощи» подбежали ко мне, но не стали меня трогать, пока не подошел врач.
— Можете пошевелить пальцами на ногах? — спросил он.
— Да. — Я пошевелил пальцами.
— Чувствуете, будто вас колют иголками в руки и ноги?
— Нет.
— Вы чувствуете, что я делаю? — Он провел рукой по тонкой подошве сапог и сверху вниз по руке.
— Да.
Мы оба с облегчением вздохнули.
— Положите его на носилки на спину и не разрешайте двигаться, пока мы не сделаем рентген, — приказал доктор.
Друзья забрали детей домой, а Мери поехала со мной в больницу в Бристоль. К тому времени, когда мы туда приехали, я уже мог двигать руками и ногами, хотя от плеча донизу не чувствовал ничего. Но все же у нас забрезжила надежда, что мы увидим Нью-Йорк.
Как обычно, в травмопункте пришлось долго ждать, дело осложнялось еще тем, что это было воскресенье, семь часов вечера и персонал рентгенкабинета давно ушел домой на заслуженный отдых. Когда же наконец снимок сделали, то результат оказался очень обнадеживающим.
— Не вижу никаких трещин, — сказал молодой доктор, — но это не значит, что их там нет. Придется сделать еще несколько снимков, чтобы убедиться. В любом случае можете ехать домой, я вызвал машину, чтобы отвезти вас. — Он был несколько ошеломлен, когда услышал, что дом находится в семидесяти милях от Бристоля.
Обычно я очень быстро выздоравливаю после падений, и этот раз не составил исключения. Через несколько дней с рентгеновскими снимками я поехал в Лондон к Биллу Теккеру. В больнице мне сказали, что травма все же есть, но не в опасном месте, и для выздоровления нужно время и покой.
— Могу я через две недели поехать в Америку? — спросил я Билла. — А чергз три недели участвовать в скачках?
Билл надолго задумался, но наконец сказал:
— Можете. Если будете во время скачек надевать стальную скобу. Попытаюсь заказать ее для вас.
И очень скоро он прислал мне дополнительные ребра и позвоночник из металла и кожи. Это было гораздо лучше, чем гипс, который я ненавижу: отчасти потому, что от него слабеют мышцы, но главным образом из-за страшного зуда, который начинается в закрытых от воздуха и воды местах.
Через две недели Мери и я, стянутый жесткой скобой, но благодарный Биллу и судьбе, вступили на трап «Королевы Елизаветы».
Глава 11
Америка
«Королева Елизавета» бросила якорь у пирса номер 90 в Нью-Йорке точно в час дня. А в два часа пятнадцать минут после рекордного спринта через таможню мы уже смотрели очередной заезд в Бельмонт-Парке на Лонг-Айленде.
Первое путешествие на машине, встретившей нас, пожалуй, оказалось в каком-то смысле самым интересным из всего, что мы видели. Кратчайший путь на Лонг-Айленд лежит через Гарлем, мы ехали по широкой дороге, окаймленной маленькими лавчонками, мигавшими при свете солнца яркими неоновыми вывесками, по тротуару спешили или просто гуляли цветные люди в живописной одежде, и на каждом незастроенном пятачке сидел негр и продавал арбуз. Огромные ломти этого гигантского зеленого плода окружали большие и откровенные объявления. «Прочистит живот лучше клизмы», — сообщало одно; «Промойте скорей почки», — предлагало другое. Но у нас не было времени воспользоваться этими советами.
Первое и самое запомнившееся впечатление от первого часа в стране — неоглядный простор везде, куда ни посмотришь.
Лонг-Айленд действительно длинный остров, он тянется на сто десять миль, и нет места, где бы ширина его превышала тридцать миль. В западной части находятся многолюдные городские районы Куинс и Бруклин, а восточная — пустынная, с открытыми всем ветрам песчаными косами, между ними расположены своеобразные крохотные города, застроенные удобными домами в сельском стиле, принадлежащими богатым людям.
Мери и я больше половины свободного времени провели на Лонг-Айленде, изучая берег от Эйстер- Бей на севере до Джонс-Бич на юге. Гигантский пляж Джонс-Бич простирается на много миль и разделен на бесчисленные участки, возле каждого из которых своя стоянка для машин. Там нет поблизости домов, и в ветреное майское утро, когда мы пришли туда, почти не было людей. На пустынное побережье накатывались океанские волны, и мы с трудом представляли, что летом песок, будто темными точками, усеян сотнями тысяч ньюйоркцев, убежавших от удушающей жары города.
Для нью-йоркских любителей скачек на Лонг-Айленде три ипподрома: Бельмонт, Ямайка и Акедакт. Но мы познакомились только с Бельмонтом, потому что во время нашего пребывания скачки проходили там.
В организации соревнований нет ничего похожего на нашу систему. Здесь не проводят двух- трехдневные встречи на разных скаковых дорожках. Вместо этого заезды один за другим продолжаются
